Шеф кивнул.
– Георг Франкенберг женился три недели тому назад. Позавчера они вернулись из свадебного путешествия. У них был, так сказать, медовый месяц, и они оба были безумно влюблены друг в друга. Учитывая обстоятельства, их поведение было абсолютно естественным. Даже если люди занимаются этим у всех на виду. Сейчас это никому не мешает. Возмутило это только вас. Почему, госпожа Бендер? Что заставило вас думать, будто Георг Франкенберг хочет избить свою жену?
Георг Франкенберг? Что-то тут не так. Это подсказывал ей инстинкт. Кора испытывала такое же странное чувство, как и сразу после содеянного, после того как блондинка оттолкнула ее руку. Это была его жена! Сообщение об этом совершенно сбило ее с толку.
– Послушайте, – заговорила Кора, – если вы будете рассказывать мне о молодоженах и задавать дурацкие вопросы, это ничего не даст. Больше я не произнесу ни слова. Мы сможем сэкономить кучу времени, если вы запишете мое признание. Я убила мужчину. Кроме этого, я ничего не могу сказать.
– Вы не хотите больше ничего сказать, – возразил шеф. – Но у нас уже есть некоторые показания. Один из свидетелей сообщил, что после сделанного вы хотели обнять госпожу Франкенберг. Что вы с ней говорили. Помните, что вы ей сказали?
Вот теперь Кора разозлилась по-настоящему. Ей не было до этого никакого дела. Георг Франкенберг! И его жена! Если шеф это утверждает, то, по всей видимости, это действительно так. Зачем полицейскому лгать? Ему от этого никакого толку. А Гереон даже не смотрел на нее…
Возможно, сейчас он сидит себе спокойно перед телевизором и смотрит художественный фильм. Такая уж у него жизнь – работа да телевизор. Но, скорее всего, он еще в гостиной у своих родителей. И все они злятся на нее. Старик говорит:
– Она была шлюхой. Я сразу это понял, как только она впервые вошла в наш дом. Надо было тут же ее прогнать. Пусть бы убиралась туда, откуда пришла.
А мать Гереона добавляет:
– Ты должен с ней развестись. Просто обязан, хотя бы для того, чтобы люди не подумали, будто мы хотим иметь с ней что-то общее.
И Гереон кивает. Он кивает в ответ на все, что предлагают его родители. И если ему никто не объяснит, что все это чушь собачья, он так и поступит.
Но рядом с Гереоном нет никого, кто мог бы ему что-то объяснить… Впрочем, он наверняка быстро найдет себе другую. Он привлекательный, молодой, здоровый. У него есть собственный дом. Он неплохо зарабатывает – Кора успела об этом позаботиться. Однажды бизнес перейдет к нему, он станет начальником собственной фирмы. Гереону есть что предложить женщине, и не только с финансовой точки зрения.
Он не пьет, не дерется, избегает ссор. Он нежен, конечно, этого у него не отнять. Кора могла бы спать с ним еще много лет и даже десятилетий, если бы в сочельник он не попытался доставить ей «особенное удовольствие». Возможно, любую другую он бы этим просто осчастливил.
Рядом с Гереоном должна быть женщина, которая сможет любить его так, как он того заслуживает. Которая будет наслаждаться возможностью спать с ним. Которая с нетерпением будет ждать момента, когда он захочет доставить ей «особенное удовольствие», и сделает то же самое для него. Думать об этом было больно, но Кора от всей души желала Гереону поскорее найти такую женщину. Он, конечно, немного старомоден. Но в целом совершенно нормальный мужчина. И она, Кора… тоже нормальная. Совершенно нормальная! С детства. Так ей сказала Грит Адигар.
Это было самое неприятное, с чем мне пришлось смириться: у нас ненормальная семья. Не знаю точно, в какой момент я поняла, что являюсь ее частью и так будет всегда. Не могу сказать, был ли для этого какой-то особый повод или осознание пришло постепенно. Однажды я просто поняла, что эта ужасная женщина действительно моя родная мать. Если бы мне пришлось показаться с ней в городе, я отреклась бы от нее, как Петр от Спасителя. Но это ничего бы не изменило: факт оставался фактом.
Отец старался хоть немного скрасить нашу жизнь. Но что он мог поделать? В тот день, когда я пошла в школу, он купил мне в Гамбурге ранец и платье, красивое синее платье с маленькими пуговицами, белым воротничком и пояском.
На следующий день мне пришлось (поскольку тщеславие – тоже грех) сжечь его у алтаря в гостиной. В жестяном ведре. Мать стояла рядом с полным чайником воды, чтобы предостеречь пожар.
Когда вечером я рассказала об этом отцу, он лишь покачал головой. Он пояснил мне, что моя мама – католичка, а у католиков все гораздо строже. Позже, когда мы лежали в постели, папа рассказал мне о первой школе в Буххольце.
Ее построили в 1654 году. В ней было всего два класса. Школьный класс служил также гостиной для семьи учителя. Многие не соглашались отправлять детей в школу, потому что те должны были помогать дома по хозяйству. Поскольку взрослые люди не умели читать и писать, они считали, что это не так уж необходимо. Но сейчас все знают, насколько это важно – уметь читать и писать, добавлял отец. И окончив школу, каждый сам решает, что с ним будет дальше.
Этим он хотел сказать мне: «Делай для себя все, что в твоих силах, Кора. К сожалению, я не смогу тебе помочь».
Отец говорил: не важно, что на тебе надето, главное, что у тебя в голове. Раньше дети ходили в школу в обносках и босиком. Что ж, ботинки у меня были. И в лохмотьях в школу мне идти не пришлось. Тем не менее среди всех этих нарядных девочек я чувствовала себя так, словно вылезла из мусорного ведра.
У меня, как и у остальных, за спиной был новый ранец. Но старое бесформенное платье, которое мать извлекла из шкафа исключительно в виде
