– Как же вы попали домой?
– Джонни меня отвез. На том «гольфе». Когда мы вышли из дома, машина стояла у крыльца.
– Значит, остальные не могли уехать.
Вздохнув, Кора раздраженно произнесла:
– Я ведь сказала «может быть». Они также могли быть и в доме. Не знаю. Я же не бегала по всему зданию!
Шеф медленно кивнул.
– И на обратном пути вы опять же не обратили внимания на фасад и на дорогу.
– Нет. Я была пьяна и уснула в машине.
Он снова кивнул и поинтересовался:
– На каком вы были месяце, когда потеряли ребенка?
Коре пришлось задуматься. Что она ему говорила? Что спала в Джонни в августе! Она упоминала август? Этого она уже не помнила, знала лишь, что сказала: «В октябре я заметила, что у меня растет живот…»
Это было неудачно, спустя три месяца живот почти не заметен. Знает ли об этом шеф? Только бы не допустить ошибку! Кора тряхнула головой.
– Прошу вас, давайте не будем ворошить прошлое! Мне трудно об этом говорить. Всегда было трудно…
Рудольф Гровиан не хотел на нее давить и лишь позволил себе сделать скромное замечание о том, что ему придется задать вопросы ее отцу, если она не будет с ним сотрудничать.
– Сколько лет вашим родителям, госпожа Бендер?
Она ответила машинально:
– Маме шестьдесят пять. Отец на одиннадцать лет ее старше.
В этот момент вклинился Вернер Хос:
– Почему вы сказали мне, что ваши родители уже умерли?
На секунду Кора растерялась. Она враждебно уставилась на Хоса, а затем ответила хриплым голосом:
– Для меня так и есть. А мертвых следует оставить в покое. Или вы так не считаете?
– Считаю, – отозвался Хос. – Но ведь они живы. И если уж я заметил, что вы солгали, отвечая на этот вопрос, то и остальное должно меня насторожить.
Сначала Рудольф Гровиан хотел запретить Хосу вмешиваться, но затем передумал, решив посмотреть, что будет дальше.
– Вы столько всего нам сообщили, – произнес Хос. – В вашем рассказе было много такого, что показалось мне странным. Например, что ударник называл себя Джонни Гитаристом, а высокий, сильный мужчина – Хорсти.
Кора пожала плечами.
– Мне это показалось не странным, а смешным. Кто знает, почему люди называют себя так или иначе? Наверняка у них были на то причины.
– Возможно, – согласился Хос. – Об их мотивах мы, наверное, уже ничего не узнаем. Так что вернемся к вашим. Почему вы хотели, чтобы мы думали, будто ваши родители мертвы? Может быть, потому, что они рассказали бы нам совсем другую историю?
На губах у Коры появилось подобие улыбки.
– Моя мама может лишь процитировать вам Библию. Она сумасшедшая.
– Но ведь ваш отец не сумасшедший. – Рудольф Гровиан снова взял дело в свои руки. – Недавно вы говорили, что он очень хороший человек. Или это тоже ложь?
Кора молча покачала головой.
– Почему же вы тогда встревожились, когда я сказал, что хотел бы с ним побеседовать?
Она задрожала и вздохнула.
– Потому что я не хочу, чтобы он волновался. Он ничего не знает о Джонни. Тогда отец спрашивал меня об этом, но я ничего ему не сказала. Ему было нелегко, когда я вернулась домой. Он обвинял во всем себя. Однажды сказал даже: «Лучше бы мы с тобой ушли отсюда много лет назад. Тогда этого не случилось бы». Но мой отец всегда был порядочным человеком. Он не хотел оставлять маму наедине со Спасителем и кающейся Магдалиной.
Рудольфу Гровиану это имя ни о чем не говорило. Он заметил лишь, что лицо Коры подергивается, словно от боли. Она взяла чашку с кофе и торопливо поднесла ее ко рту. Но пить не стала, поставила обратно на письменный стол и попросила:
– Вы не могли бы долить немного воды? Все же кофе оказался слишком крепким. Мне может быть плохо.
– Есть только холодная вода.
– Ничего. Все равно кофе слишком горячий.
Испуг пронзил Кору, словно молния. Магдалина! Ей снова повезло: шеф ничего не заподозрил, и его напарник тоже не стал расспрашивать, не были ли ложью ее слова о братьях-сестрах. Она провела рукой по лбу, поправила волосы над шрамом, осторожно ощупала окровавленную корку под правым глазом,
