На эти вопросы ответов не было. Вернее, ответов не было у джунгар. Однако в плену у зайсанга находился канонир орысов — тот самый перебежчик с пайцзой. Он доказал своё умение, когда на приступе разнёс ворота крепости. Надо спросить у него. Он должен рассказать всё.
Нойон Цэрэн Дондоб не знал, что артиллерист Юхан Густав Ренат уже обречён. Зайсанг Онхудай наконец-то придумал, как его казнить.
Джунгары были беспощадными воинами и легко убивали пленников, которые не годились ни для продажи, ни для работы. Но убить и казнить — разные вещи. Казнить — это наказать смертью, а смертью в степи наказывали редко, и только за два преступления: если воин бросил командира и если кто-либо не предупредил своих о приближении врага. Таким отрубали голову. За прочие проступки выкалывали глаз, отрезали язык, жгли огнём живот, били по щекам, надевали колодки — «хонгур ад-жиргу», клеймили, ломали руку — как сломали её самому Онхудаю, зашивали ногу в мокрую кожу, которая, высыхая, сжимала, как железный сапог. Впрочем, гораздо чаще степняки просто грабили виноватого. За воровство скота привязывали к шее седло и водили по юртам для позора. За трусость обряжали в женскую одежду. Но всё это не производило такого впечатления, какого хотел добиться Онхудай. И он вспомнил древнюю казнь Темучи-на, Чингисхана. Вот что требуется! Ведь он, зайсанг Онхудай, — великий воин, который почти равен Чингизу!
Ближе к вечеру, когда нисходящее солнце нежно позолотило облака, джунгарские воины вытащили Рената и Бригитту из юрты пленных, связали им руки за спиной и погнали к юрте Онхудая. Ренат издалека увидел, что там собралась большая толпа: кто-то сидел на корточках, кто-то стоял, кто-то возвышался на коне. Степняки переговаривались и даже добродушно пересмеивались. Онхудай, подбоченясь, красовался в кожаных доспехах. К толпе верхом на белой верблюдице приближался нойон, его сопровождали дайчины. Но толпа не глядела на Цэрэн Дондоба, толпа глядела на Рената и Бригитту. И Ренат понял, что их обоих ведут на казнь.
— Ты не умрёшь, Хансли! — побледнев, сипло сказала Бригитта.
Она никогда ещё не была такой красивой, как сейчас.
Она догадалась, что жирный зайсанг решил казнить её вместе с Ренатом, и думала сейчас только о Ренате, а не о себе, — лишь так она могла сохранить мужество перед лицом гибели. Ей невыносимо было ощущать своё живое тело, которое через несколько минут каким-то диким образом вдруг станет мёртвым и чужим. Надо забыть о нём, и страх за Рената позволял ей забыть.
А Рената переполнил гнев. Неужели его чувства, разум и опыт, все годы его жизни, все его усилия, вся его вселенная, вообще всё! — будет принесено в жертву мимолётному тщеславию дикаря, словно это равноценный обмен? Бригитта — такая молодая, такая красивая, ни в чём не виноватая перед этими людьми — сейчас забьётся перед ними в агонии, и они будут наблюдать с обыденным любопытством, а потом пойдут жрать варёную баранину?
Он мог рвануться в последнюю драку или бесноваться от ужаса — увы, это ничего не изменило бы. Сейчас на глазах равнодушной толпы произойдёт страшное и постыдное таинство противоестественного умирания. Сейчас у него безжалостно заберут то, что от бога принадлежит одному ему, — его жизнь и его женщину. А солнце в небе даже не дрогнет.
Посреди толпы лежал рыжий верблюд. Он недовольно задирал голову на изогнутой шее и щерил жёлтые зубы. Рената и Бригитту подтолкнули к нему и поставили на колени перед Онхудаем.
— Я придумал, как вы умрёте, — ухмыльнулся Онхудай. — Я повешу вас двоих на одной верёвке через спину верблюда. Так делал Чингиз.
— Не убивай её, — глухо попросил Ренат, движением головы указывая на Бригитту. — Это я принёс пайцзу, а не она. Казни меня, а её отпусти.
— Скажи: «Я молю тебя, великий зайсанг», — потребовал Онхудай.
— Я молю тебя, великий зайсанг.
Ренат подумал: если Бригитту сейчас освободят, ужас слетит с его души бесследно, как тень. Ему не жаль будет умереть — не страшно ни на миг. Неужели возможно такое огромное счастье — живая Бригитта?..
— Слышали? — спросил Онхудай у своих воинов по-монгольски.
Воины одобрительно засмеялись.
Цэрэн Дондоб с высоты Солонго молча смотрел на забавы Онхудая.
— Помилуй нас! — отчаянно крикнула Бригитта.
— А ты подставишь свой зад каждому моему воину? — Онхудая распирало от удовольствия.
— Да! — крикнула Бригитта.
— Она сказала, что возляжет с каждым из вас, как любящая жена, — по-монгольски передал Онхудай своим воинам.
Воины зашлись в дружном хохоте.
— Ты должен умереть, потому что обманул меня, — дружелюбно сказал Онхудай Ренату. — Но я не могу казнить тебя одного. Верблюд вешает сразу двоих. Вешать одного у него не получится.
Цэрэн Дондоб рассматривал лицо обречённой женщины. Почему-то он подумал про Ану-хатун. Он не помнил, как выглядела Ану-хатун, да и не могло быть внешнего сходства между степной красавицей с Кукунора и этой ободранной бабой из неведомой северной страны. Но обе они ради желанного мужчины согласны были отречься от всего, и от самих себя тоже.
Нойон презрительно поморщился, когда пленники, такие жалкие в своём порыве, бросились друг к другу, хотя руки их были связаны, и прижались
