— Поручик, что ли, молоденький такой? — поинтересовался пожилой солдат в застиранной рубахе, побуревшей на правом боку от крови.
— Он, он! — плачуще обрадовалась Маша.
— А кто он тебе? — хмуро спросил солдат.
— Жених! — выпалила Маша.
— Ищи себе иного жениха, синица.
У Маши неудержимо повело лицо.
— У… убили?
— Чего пугаешь, Наумыч? — нервно дёрнулся другой солдат, молодой; он полулежал в телеге рядом с Наумы-чем. — Парень твой в плен попал. Я знаю.
— В плен?.. — пролепетала Маша. Такого она не ожидала.
— Нас в Таре Касымка догнал, бухарец здешний, небось знаешь его. Он тоже в плен к степнякам угодил, да откупился. Говорил, что видел там твоего поручика. Ты сама у Касымки спроси, девка.
Возница шлёпнул лошадь по крупу, и телега тронулась. Маша стояла посреди толпы, зажав рот руками.
Она вернулась домой сама не своя — бледная, дрожащая, — но ничего не сказала ни матушке с батюшкой, ни Леонтию с Варварой, не объяснила, где пропадала целых полдня. Митрофановна внимательно посмотрела на Машу — и тоже, вздохнув, промолчала. Все тайны дочери она узнавала по глазам.
Но Маша и не думала сдаваться. Выждав пару дней, чтобы усыпить бдительность семьи, она отправилась на Гостиный двор в лавку Касыма.
В сводчатой палате лавки, освещённой масляными лампами, было тесно от ковров, халатов, цветных тканей, сёдел и больших медных кувшинов. Здесь пахло пылью, дублёной кожей, сандалом, воском, крысами и сушёной гвоздикой. Толстый приказчик — саркор Сарыбек — стоял навытяжку, а Ходжа Касым бил его по лицу какой-то тряпкой и ругался по-чагатайски:
— Ты думал, Сарыбек, что я погибну и не узнаю про твоё воровство?
— Я не обманывал тебя, мой господин! — зажмуриваясь, уверял Сарыбек. — Молю тебя о прошении! Это была всего лишь ошибка!
— Разве Фархад мог ошибиться, продавая сорок локтей термезского сукна по цене тафты из Жаркента? Или старый Фархад потерял свои глаза?
— Это Асфандияр обманщик, а не я! — сваливал свою вину Сарыбек.
— Нариман сказал мне, что ты велел ему для лишнего веса подсыпать в перец толчёную соль! У Хамзата под столом я нашёл сточенные гири! Ты, шакал, крадёшь не только мои деньги, но и моё доброе имя!
— Дядя Касым, — позвала Маша.
Касым оглянулся, опустил тряпку и натужно улыбнулся.
— Дозволь поговорить с тобой.
— Уходи, наш разговор ещё не окончен, — бросил Касым Сарыбеку.
Сарыбек боком выскользнул из лавки.
— Прости меня, что осквернил твой взгляд этими недостойными делами, но я не терплю воров, — Касым поклонился. — Что тебе угодно, моя роза?
— Дядя Касым, ты правда был в плену? — робея, спросила Маша.
— Да, Мариам, был, — сказал Касым и внутренне насторожился. — Моё путешествие сложилось несчастливо. Караван, в котором я ехал, подвергся нападению. Я потерял слугу, лошадь и весь свой товар и томился в неволе, пока страдания не вынудили меня пообещать выкуп за свою свободу.
— А ты видел в плену поручика Ваню Демарина?
Касым полез куда-то за прилавок, вытащил скамеечку и усадил Машу, как боярыню, а сам сел напротив на короб и прижал руки к груди.
— Я видел его, Мариам, — сказал он, и у Маши перехватило дыхание: наконец-то хоть кто-то видел Ваньку! — Это самый благородный юноша из всех, кого я знал. Подвергая себя опасности, он спас меня от ножа убийцы.
— Он жив? — шёпотом спросила Маша.
Сердце её превратилось в камень. Сейчас она услышит главное.
— Да, он жив, моя роза. Он остался в плену у зайсанга Доржинкита.
Неверной рукой Маша убрала с лица упавшую из-под платка прядь.
— А что будет с пленными, дядя Касым?
Маша много раз слышала рассказы отца про всяких пленных. Кого-то продавали в Хиву, кого-то выкупала родня, кого-то — воевода, кто-то бежал.
— Твоя душа скорбит о пленных или о Ване?
— О Ване.
Касым изучал Машу. Хитрость тожира безошибочно подсказывала ему, где возможна выгода, и сейчас он видел, что тревогу этой красавицы он легко
