никто не смог бы выдержать. Даже серьгу Новицкому где-то оборвало, и по шее текла кровь из разодранного уха. Григорий Ильич держал в руке саблю — саблей он прорубал себе дорогу в зарослях.
— Григорий! — изумлённо охнул отец Варнава.
Владыка распрямился, тревожно всматриваясь в Новицкого.
Пантила и Емельян поспешили от реки на поляну.
— Гриша, ты кольчугу отыскал? — ещё издалека крикнул Пантила.
Новицкий не ответил ему, даже не услышал его вопроса. Покачиваясь, он остановился напротив владыки.
— Ты ли это, Григорий Ильич? — тихо спросил Филофей.
Новицкий направил дрожащий конец сабли на Айкони, и Айкони сразу заёрзала, в ужасе отползая назад.
— Володыка, я Аконю з собою забраты, — прохрипел Новицкий и перевёл конец сабли на калданку. — И чо-лон тэж забраты.
— Опомнись! — строго и твёрдо ответил владыка.
Новицкий жалко усмехнулся, полез к горлу и вытянул из-под кольчуги гайтан с нательным крестом. Рывком оборвав крест, Новицкий прижал его к воспалённым губам, а потом наклонился и положил к ногам владыки.
— Тобы выддаю, — сказал он. — Выдтэпэр сэбэ с Хрыстом розлучаэ.
Владыка, не веря, покачал головой:
— Не ты говоришь!
— Нэмаэ боле полховныка Хрыхорья Новыцкохо, владыко, — с горечью произнёс Новицкий. — Я ужо нэ вон. Аконю забраты, и ийдэ.
— А кто тебе её отдаст? — вдруг дерзко и громко спросил Емельян.
В руке Емельяна тоже была сабля.
— А хто мэны ей взяты помэшаэ? — развернулся Новицкий. — Ты?
— Знамо, я, — нагло оскалился Емельян.
— Не надобно того, Емельян Демьяныч, — попросил владыка.
— Лучше помолись за него, отче! — ухмыляясь, посоветовал Емельян.
Новицкий и Емельян закружились друг вокруг друга, выставив сабли и примеряясь для нападения. Даже на вид Новицкий уже проигрывал Емельяну — хромой, неуклюжий, какой-то растопыренный, как птица со сломанным крылом. А Емельян был ладным и крепко сбитым. Он ловко прокрутил саблю через ладонь, устрашая противника. Ему было весело.
— Эх, Гришаня, как тебя немочь-то развалила, — недобро подзуживал он. — Краше в гроб кладут!
Новицкий атаковал, и Емельян гибко отклонился, уходя из-под клинка.
— Григорий, в тебе бес! — вставая во весь рост, крикнул владыка.
— Бросай сабельку! — не унимался Емельян.
Новицкий снова атаковал. Сабли встретились с хищным шелестящим звоном, замелькали и засверкали. Емельян явно испытывал Новицкого, а у Григория Ильича на губах появилась пена. Отец Варнава беззвучно шептал молитву. Айкони смотрела как заворожённая. Движения сражающихся будто отзеркаливали друг друга в обратных разворотах, и было страшно от той ярости, что наполняла упругой силой плечи и локти соперников. Защиту сменяли натиски; клинки описывали блистающие дуги или на миг застывали в скрещении пылающими звёздами; рассечённый воздух свистел. Новицкий бился не в шутку, и Емельян озверел и заледенел, когда почуял это.
— Не надо, Емеля! — упрашивал Пантила, мечась за спиной Емельяна. — У Гриши Ермакова кольчуга!..
— Труха, а не доспех! — прорычал Емельян и в выпаде рубанул Новицкого поперёк груди.
Сабля Емельяна звякнула о ржавое железо кольчуги и лопнула пополам. Григорий Ильич тотчас скользящим ударом умело полоснул Емельяна по открытой и подставленной шее — и отскочил. С его клинка падали в траву раскалённые алые капли. Емельян замер, зажимая ладонью страшную и смертельную рану — меж пальцев вскипела кровь, — и потом упал на колени, стискивая бесполезный обломок сабли. Владыка, Пантила и отец Варнава не могли оторвать взглядов от Емельяна. Служилый рухнул лицом вниз.
— Господи!.. — простонал отец Варнава.
А Новицкий уже держал Айкони за шкирку, будто щенка. Никто не успел заметить, как он схватил её, как разрезал путы на ногах и руках.
— Что же ты, Гриша?.. — беспомощно прошептал владыка.
— Я не Хрыша! — чужим утробным голосом ответил Новицкий. — Прощай, володыко!
Он потащил Айкони к берегу, ногой столкнул калдан-ку на воду, бросил в неё свою пленницу, подобрал весло и запрыгнул сам. Не оглядываясь, он мощно загрёб, и лодка полетела по реке.
День был прекрасный. В высоте сияло солнце, мягко сверкала вода, и плотная и густая тайга по обоим берегам дышала пьянящей свежестью хвои. Поляна исчезла за поворотом, дым от костра растворился в синеве, и всё вокруг истекало медовым зноем, однако Айкони колотило, точно от холода.
