Инспектор ушел, а я вернулся в гостиную, окинул взглядом ворох дамских писем и тяжело вздохнул. Недаром мне сразу не пришлась по душе затея Пинкерсона…
Разбудил меня грохот.
Хотя нет, я не спал, лишь дремал: стоило мне закрыть глаза, как меня начинали преследовать дамы и девицы всех мастей — должно быть, не стоило рассматривать на сон грядущий фотокарточки респонденток. Ими даже Пинкерсон впечатлился, хотя видывал виды, да и я тоже. Вспомнить только туземок в татуировках и шрамах, с длинными-длинными шеями, унизанными металлическими кольцами, серьгами, оттягивающими мочки ушей до плеч, или с тарелками в нижней губе… Если честно, я предпочел бы туземок!
Причина шума была очевидна: по лестнице с трудом поднимался Сирил. Еще и напевал, негодяй!
— Где тебя носило? — мрачно спросил я, выглянув из своей комнаты.
— Птичек наблюдал, — честно ответил Сирил и уточнил, деликатно икнув (должно быть, шампанское стремилось наружу): — Ночных!
Я ничего ему не сказал — что толку, если наутро он ни слова не вспомнит? — но после завтрака отконвоировал кузена в отчий дом, заявив, что уговор уговором, но срок пребывания Сирила у меня в гостях мы не уточняли.
Тетушка обнаружилась в холле, она как раз надевала перчатки.
— Вик? — удивилась она, поправляя шляпку. — Сирил, дорогой!
Сирил покорно подставил щеку для поцелуя, стараясь не дышать на родительницу ядреным перегаром.
— Здравствуйте, тетушка, — я попытался отвлечь огонь на себя. — Куда вы спешите? Подвезти вас?
— Право, не нужно, за мной заедет Мирабелла. Ты что-то хотел?
— Именно, — ответил я. — Тетушка, прошу вас о крохотном одолжении! Мне нужно ответить на письма милых дам, но…
— Ничего больше не говори! — перебила она, прислушиваясь. — Я поняла. Если хочешь, возьми в библиотеке письмовник, там есть общепринятые ответы на письма… сообразишь, я думаю. А мне пора, Мирабелла уже здесь!
На улице нетерпеливо гудел клаксон автомобиля.
— Что за спешка? — попытался я проявить вежливость. — Какая-нибудь распродажа или?..
— Боже, о чем ты! — всплеснула руками тетушка. — Тут такое… такое! Миссис Таусенд обвинила меня в небрежении, как тебе это? Меня! Она заявила, что я должным образом не занимаюсь делами шахтерских семей!
— Ужасно, — искренне сказал я. — И что же вы намерены делать? Осчастливить этих бедолаг?
— Увидишь, — грозно ответила она. — Все увидят! Мирабелла обещала помочь…
С этими словами она удалилась, оставив меня гадать, что же могут учинить две решительно настроенные женщины. Впрочем, сейчас у меня голова болела о другом.
Письмовник — это прекрасно, но инструкций о том, как отвечать на разудалые письма наподобие «на мне алые подвязки и шелковые чулки, а вы, мой тигр, рвете шнуровку корсета зубами, выпуская на волю жаждущую плоть». (Уточнения, чью именно плоть, не было, но это-то и пугало.)
— Сирил? — оглянулся я. — Ты куда запропастился?
— Я здесь, — отозвался он и вышел в холл. Вид у кузена был вполне цветущий, он явно успел поправить здоровье.
— Ты же у нас дамский угодник?
Сирил не стал отрицать, но подозрительно уточнил:
— А какое это имеет значение?
— Есть идея, — ответил я. — Я, так и быть, потерплю тебя в гостях еще какое-то время, если ты возьмешь на себя труд ответить на несколько писем… хм… игривого содержания.
— Отлично! — обрадовался он и схватил шляпу, которую до того небрежно повесил на лампу.
Правда, при виде горы писем энтузиазм кузена немного увял.
— Мне бы такой успех у прекрасного пола, — пробормотал он, вороша корреспонденцию.
— Поверь, ты передумаешь, и очень скоро, — заверил я. — Держи вот, ознакомься.
Сирил взял у меня письмо, пробежал глазами, после чего выронил его на стол и отошел на пару шагов.
— Однако… — произнес он и принялся натягивать только что снятые перчатки. Я его вполне понимал: кое-какие письма хотелось облить спиртом дезинфекции ради. Или керосином. И чиркнуть спичкой.
— Приступай, — сказал я. — Или это — или домой.
— Ты не оставляешь мне выбора, о жесткосердный! — мрачно произнес Сирил и взял еще одно послание двумя пальцами. Похоже, ему тоже не хватало спирта.
Убедившись, что кузен занят делом, я сбежал в оранжерею и прекрасно провел там время до вечера, когда ко мне постучал взъерошенный
