Книга для неидеальных родителей, или Жизнь на свободную тему.

которая тем не менее легко проигрывала в конкуренции маминым рукам.

Его любили, он знал это. Любое его проявление: покакал, повернулся, закашлял, улыбнулся — становилось широко обсуждаемым событием. Когда он делал что- то новое, это вызывало всеобщий восторг, сравнимый с неожиданной военной победой маленького государства. Почти каждая неделя его жизни была сфотографирована или снята на видео и непрерывно демонстрировалась всем желающим и нежелающим, случайно попавшим на демонстрацию его уникальности и величия.

О нем беспокоились. Он догадывался. Как только он находил что-нибудь новое и интересное, у мамы становилось очень тревожное лицо, а иногда она даже ругалась. Особенно волновались бабушки, то та, то другая горячо спорили с мамой о чем-то на кухне явно по его поводу. После их ухода мама всегда выглядела озабоченной и растерянной. Одна бабушка считала, что он должен по-другому питаться, другая — что мама его недостаточно тепло одевает на улицу. Папа настаивал на развивающих занятих, а мама всегда переживала и пугалась, когда он падал. Он не любил падать, но ему так нравилось везде лазать, хотя это было очень неудобно в этом теплом комбинезоне, который подарила бабушка.

Его пытались отвести в садик, но ему там совсем не понравилось, потому что все было совершенно непривычным: детей много, а воспитательница всего одна, к тому же она вообще не была похожа на маму. Он стал рыдать, конечно, его забрали, и больше в садик он не ходил. «Нечего дитя мучить, посидишь с ним дома до школы», — строго заявила одна из бабушек. Он остался с мамой. Это было неплохо, но довольно скучно. Даже когда раздраженная и уставшая мама складывала с ним мозаику, он скучал. Но с мамой все равно лучше, чем одному.

В школе все было совсем непривычным. Учительница говорила строгим голосом, от чего он чувствовал себя каким-то плохим или провинившимся. Ребята на переменках бегали как оглашенные. Ему тоже хотелось, но он не знал, как подойти и попросить, чтобы его взяли в игру. Ничего интересного в этой школе не было, одна скука и беспокойство. Он не чувствовал там себя любимым. И потому стал болеть — ведь когда болеешь, все носятся вокруг тебя как в детстве, все дают и делают, что ни захочешь...

Единственный ребенок в семье — совсем не плохо: он получает весь мир. Всю любовь, заботу и ласку, но и также все беспокойство, тревогу и ожидания родителей. Он привыкает к собственной исключительности, что само по себе хорошо, но если единственный ребенок замыкается в рамках собственной семьи, то, попадая в другую систему (садик или школу), он либо конфронтирует с ней, требуя к себе такого же исключительного внимания, либо ранится о разрушение иллюзии о собственной исключительности и будет стремиться восстановить ее любыми способами.

Единственный ребенок часто бывает либо избалован тем, что его желания угадываются заранее и исполняются еще до того, как он успел чего-нибудь по- настоящему захотеть и заполучить это, либо несет на себе слишком много неосознаваемой ответственности за счастье всей семьи. Он обременен грузом родительских ожиданий и тревог. Он отвечает за то, чтобы родители не развелись, или «виноват» в том, что мама уже десять лет как не работает.

На нем часто лежит незримое обязательство воплотить все то, что не удалось его родителям, и потому он — частый заложник музыкальных школ, спортивных секций, что ему не по вкусу, престижных ВУЗов, не имеющих к его способностям особого отношения. Он как будто должен быть не просто ребенком, а родительской визитной карточкой, отражающей их успехи и материальные достижения. И ему меньше, чем кому- либо, дается право на ошибку, на слабость и глупость, на неудачу и неуспех. И у него, как ни странно, меньше шансов прожить свою жизнь, свою уникальную историю. Если только родители не осознают, что дали жизнь этому замечательному человеку, а не сделали рискованный, но значительный вклад в малонадежный банк и теперь во что бы то ни стало намерены получать проценты.

У Берта Хеллингера, знаменитого психотерапевта, выведшего законы существования семьи как системы, есть замечательная и простая мысль о том, что энергия, забота, материальные блага передаются от родителей к детям безвозмездно и естественно, а дети, в свою очередь, передают потом все это свои детям. И тогда энергия, забота, любовь, деньги текут из прошлого в будущее, создавая и поддерживая жизнь и естественный ход вещей. Но если отдать ребенку все это только для того, чтобы потом требовать взамен, то энергия поворачивается в прошлое и будущего рода может не случиться.

И действительно, не редки истории, когда мать решает завести единственного ребенка «на старость». Чтобы было кому стакан воды подать, когда занеможет. Причем ребенок, вырастая, не отпускается в свою отдельную жизнь, а всеми правдами и неправдами оставляется при матери, чтобы отдать ей свой сыновний или дочерний долг. И тогда это действительно драма единственного ребенка — быть вечным должником, не получить свою жизнь как подарок, как дар от взрослого человека, способного просто дарить.

Кто-то должен быть первым (братья и сестры)

У старшего все начинается как у «единственного». Он — свет в окошке, всеобщее счастье, центр вселенной. Фотографии с трехдневного возраста, первый чих... Но потом они вдруг говорят, что у него вот-вот появится братик или сестричка, уверяют, что теперь он будет наконец не один и ему всегда будет с кем поиграть.

— Кого ты больше хочешь: братика или сестричку? — говорят они с таким видом, будто речь идет о выборе грандиозного подарка на день рождения. Он не знает, чем ему грозит этот «подарок», но понимает, что ему, видимо, тоже стоит обрадоваться, и он уверенно говорит: «Братика!», вызывая у них волну умиления.

Лишь много позже, когда они приносят домой непонятный сверток, в котором совсем неприятного вида субъект, больше похожий на лягушонка, чем на братика, он понимает, что они его обманули. Такой маленький братик точно не сможет с ним играть! Этот противный червякообразный совсем ничего не умеет, только кричать, какать в памперсы и не давать всем жить. А главное, он сумел отнять у него всемогущество, исключительность и, что самое ужасное, — маму!

— Посмотри, какой хорошенький, — говорят они ему, — это же твой братик! Ты теперь его должен любить и защищать, потому что ты — старший.

«Старший» — это еще куда ни шло, но любить этого уродца — вот уж дудки! Он не собирается его любить. Пусть сами любят, а еще лучше ненавидят. Они же всегда любили только его самого!

Вскоре выясняется: в том, что ты старший, нет никакого удовольствия. Наоборот, одни проблемы. Ля- гутонок заорал, и тут же: «Ты куда смотрел, не видишь, что ли, что у него соска упала!» В другой раз он заметил эту дурацкую соску, поднял ее и дал ему, так снова крик: «Как ты мог дать малышу грязную соску?! Ее же надо продезинфицировать!» Он даже слова-то такого не знает. И что теперь он сделал не так?!

«Ты отвечаешь за маленького» и «ты же старший» теперь его самые ненавистные слова. И зачем он только появился, этот маленький, кто его просил, и без него хорошо жили...

В жизни ребенка при рождении второго малыша меняется очень многое: его, как правило, стесняют в пространстве, урезают в проявлении внимания, волей- неволей лишают статуса исключительности. Но самое страшное, если старший перестанет чувствовать себя любимым. А это может легко произойти, если у мамы не найдется в своей безумной занятости хотя бы несколько минут в день для того, чтобы провести с ним хотя бы чуть-чуть индивидуального времени. Если не повторять ему «я люблю тебя» каждый день, а лучше — несколько раз на дню.

В наших российских семьях есть такая привычка — поручать младших старшим, причем возлагать на них ту же степень ответственности, что и на взрослых, без скидок на особенности и возраст. Как будто родители рожали ребенка старшему сыну или дочке, а не сами себе. Но старший не просил у них ребенка, в лучшем случае он был согласен на братика или сестричку, да и то не всегда себе отчетливо представлял, что это такое. Более того, в силу возраста он совершенно не созрел для того, чтобы стать условным родителем какому бы то ни было ребенку.

Не мудрено, что очень часто детство старших преждевременно заканчивается с рождением младшего ребенка в семье. Но детство ему положено, и он будет стараться его заполучить. И совсем неудивительно, если он без восторга будет откликаться на необходимость посидеть с «любимым» младшим братиком, вместо того чтобы пойти играть в футбол.

Важно понимать, что, конечно, старший может быть вам помощником, но для этого он не должен воспринимать это как вечную и обременительную обязанность. Если вы захотите оставить вашего младшего на кого- то из взрослых, вы будете его об этом просить, а если незнакомого, то и заплатите. Так и ваш старший ребенок охотнее откликнется на просьбу, а не на строгое долженствование. Родительский долг вашему старшему ребенку не под силу. Нередко старшие сестры, вырастившие нескольких младших сестер и братьев, оставались бездетными из-за нежелания снова растить детей. И свое материнское предназначение они выполнили, но остались без собственных детей, без возможности продолжить свой род.

Старшие дети, как правило, все же вынуждены проявлять особую активность, чтобы вернуть и удерживать любовь своих родителей. Они должны быть лучшими в школе, удивлять своими достижениями, быть ответственными и во многом взрослыми. Они сами должны добиваться своего, а еще помогать маленькому и взрослым. Из них вырастают очень активные и ответственные взрослые, они непременно патронируют всех вокруг, много контролируют и заботятся. Часто живут со смутным ощущением вины и долга, перед кем или чем не особенно понимая. Они привыкают конкурировать, потому что с самого раннего детства им приходилось делать это, чтобы быть уверенными, что им достанется родительская любовь и внимание. Часто они не перестают заботиться о своих «младших», даже когда одному шестьдесят три, а другому шестьдесят семь. Возраст не имеет значения, важно, кто младше.

Младший с раннего детства понимает, что о нем позаботятся. Он — любимчик, и он это прекрасно чувствует. Его часто любят просто так, без всяких особенных ожиданий. Ему можно не конкурировать за любовь родителей, достаточно немного пореветь, и почти гарантированно старшему «попадет», а его пожалеют. Он отлично умеет пользоваться своими привилегиями младшего и слабостью. Но часто он совершенно не знает своих сил и способностей. Ведь старший и взрослые в его семье априори сильнее, мудрее, способнее. Очень трудно почувствовать себя сильным и умным, когда все вокруг сильнее и умнее тебя.

При всей любви и заботе о младшем точно нельзя сказать, что его жизнь — «малина». Младший часто не уверен в себе, является объектом жесткого контроля и проявления власти старшего, с которого спросят, почему маленький плохо поел, получил двойку, подрался во дворе, потерял перчатки. У младшего отбирают такие интересные тетрадки и фломастеры, потому что «мал еще». Его не берут играть во взрослые интересные игры, и он во многом завидует старшему и хочет быть на него похожим, даже если сильно недолюбливает его за властный характер и вредность. Он неминуемо попадает под каток ответственности старшего, под которым неизбежно расплющивается способность младшего принимать решения, его взрослость и ощущение собственных возможностей.

Младший, даже вырастая, слегка пассивен, легко отдает пальму первенства кому угодно, умеет находить того, на кого можно опереться, умеет нравиться и быть любимым. Упорно избегает всякой ответственности и принятия важных решений, всегда может чувствовать себя более слабым и глупым, чем старший,