– Я глубоко вам сочувствую,
Я внутренне напряглась.
– Расторопности вам не занимать,
– Работа такая, – ответил он.
– Что касается авиабилета на завтрашний рейс… его покупка продиктована решением поскорее порвать с мужем. В свете того, что я узнала, иначе быть не может: между нами все кончено.
– И вы оставили ему записку, в которой говорите, что он заслуживает смерти за свой проступок.
– Я написала ее в гневе. В ярости. Но я ни в коем случае не хочу, чтобы мой муж пострадал.
– Хотя есть письменное доказательство того, что вы желаете ему смерти. Может, и с полным на то основанием, ведь он поступил подло, расчетливо, вероломно.
Муфад впился в меня пристальным взглядом, и я почувствовала, что у меня увлажнились ладони, а по лицу градом струится пот. С его точки зрения, я была в данном деле заинтересованным лицом.
–
Инспектор лишь едва заметно повел плечами:
– Может, вы сами написали эту записку.
Я встала и прошла к столу, где Пол держал свой большой блокнот «Молескин» в твердой обложке. Это был его дневник, к которому я никогда не прикасалась, считая, что личное священно. Полицейский в форме попытался остановить меня, но инспектор сказал ему что-то, и тот ретировался. Я открыла дневник и нашла страницы, исписанные убористым почерком Пола. А также страницы с набросками и бессмысленными рисунками. И еще несколько пухлых предметов во внутреннем кармане задней обложки. Одну из страниц я, подойдя к кровати, положила рядом с запиской Пола. Даже человеку, не имеющему квалификации графолога-криминалиста, было бы совершенно очевидно, что обе записи сделаны рукой одного и того же человека. Муфад, полицейский в форме и Пикар по очереди взглянули на сравнительные образцы. Инспектор поджал губы.
– А где гарантия, что это не ваш дневник? – спросил он.
Я вернулась к столу, взяла свой дневник и бросила его на кровать рядом с гневной запиской, из-за которой попала в столь неприятное положение.
– Вот это – мой дневник, и, как вы можете заметить, почерк соответствует моему.
Инспектор снова пожал плечами:
– Я вынужден изъять у вас все эти вещественные доказательства, а также ваш паспорт.
– Вы меня в чем-то обвиняете?
– Пока нет. Но улики свидетельствуют о том, что…
– Какие улики? – сердито воскликнула я, осмелев. – Как я это представляю, мой муж, увидев, что его обман раскрыт и что я намерена уйти от него, обезумел. Порвал свои работы, разбил голову о стену. Мы должны найти его.
Моя речь была столь страстной, что Муфад с Пикаром вытаращили глаза.
– И все равно, – наконец проговорил Муфад, – я заберу дневники, документы, записки и ваш паспорт…
– Даже не пытайтесь, – заявила я, – пока официально не предъявите мне обвинение в том, что я имею отношение к исчезновению своего мужа… если, конечно, он исчез.
–
– Я знаю, что в Рабате находится посольство США, а в Касабланке – американское консульство. И я позвоню туда, если вы попытаетесь забрать у меня паспорт или что-то из принадлежащего мне имущества, в том числе вещи моего мужа. И тогда вам придется ответить за свои действия.
В доказательство того, что я настроена серьезно, я протянула руку за своим дневником. Полицейский в форме, не раздумывая, грубо схватил меня за плечо. Вывернувшись из его хватки, я крикнула:
–
Полицейский тотчас же отступил.
– Незачем все так драматизировать,
– Есть зачем. Мой муж в беде, возможно, тяжело травмирован. Может быть, ничего не соображая, бродит по Эс-Сувейре, истекая кровью. А мы здесь попусту тратим драгоценное время. Я предлагаю, чтобы мы все пошли в кафе «У Фуада». Может быть, он возвратился туда или Фуад отвез его к врачу.
Молчание. Я видела, что инспектор обдумывает свой следующий шаг.
– Хорошо, – согласился он. – Мы пойдем в кафе. Но все вещи останутся здесь.
– Исключено. Иначе, когда мы вернемся, выяснится, что ваши люди вычистили номер.