нибудь узнаем, вот увидишь.
Рей вечно хотел увидеть в самом привычном что-то новое. Надеялся увидеть, поэтому и уговорил тогда Тима отправиться в составе десанта на планету Гризион. Все страшное, что случилось потом… на Орфорте, родилось на Гризионе, на забавной и жутко утомительной планете.
Прошло два года с тех пор, как Граув и Кларк окончили военно-воздушное училище. Были бесконечные налеты и учения, новые тактики пилотирования, которые они проектировали и отрабатывали, и никто из них совершенно не планировал записываться в пехотинцы. Обычно они просто ржали, когда рассматривали изображения всех этих братушек – достойных представителей морской пехоты. Хоть и космической, но по античной традиции – морской.
Все пехотинцы представляли собой минимум двухметровую гору мышц, увенчанную устрашающей мордой – мощные челюсти, нависающие надбровные дуги. В общем, без впечатляющей косметической и внутренней обработки тела в десантники было не попасть. Раздувшиеся мышцы, сухожилия на графите, – много менялось в теле человека. После этого даже милые девушки превращались в оживших людоедок, а уж запечатанные в экзоскафандрах – нагоняли ужас не меньше, чем инсектоиды.
И они с Реем записались в чертову пехоту, чтобы попасть на Гризион. Хотели первыми встретиться с новой формой жизни. В том, что она есть на Гризионе, не сомневался почти никто. Еще бы, разведка зарегистрировала на его орбите искусственные спутники нетипичной геометрической формы. Судя по первичным данным, жизнь там зародилась не на углеродной, а на кремниевой основе.
И это было еще интересней.
О! Оказалось то еще приключение.
Во-первых, этот ужасный экзоскафандр, который врастал в твой спинной мозг, соединялся с нервными окончаниями и становился частью тебя. Мощной, несокрушимой и неотъемлемой.
В первый момент он даже не узнал Рея. Перед стартом к нему в каюту вломилось гигантское чудовище с выдвинутой вперед челюстью, без бровей, но с крошечными глазками бульдога. Тим едва устоял, чтобы не закрыться ионным щитом.
– А ничего выглядишь, Кларк. Тебе идет. Реальное такое космическое пугало, мощь и гордость Федерации. Мой добрый совет – обратно не меняйся, и марсианки все будут твои.
– Иди в пределы, Граув. А я бы тебе советовал взглянуть на собственную морду. Здорово напоминаешь раздувшуюся мурену.
– Это временно, – отрезал Тим и осторожно потрогал свое лицо.
В трансформации тела человека по закону были допустимы только обратимые изменения. Это успокаивало, но посмотреть в зеркало он тогда побоялся.
Потом было приземление, и эта дурацкая планета. Она вся состояла из слоев каких-то железных пород, которые непрерывно двигались, шкрябали друг о друга. Слои, наползающие на слои, дыры, пустоты, в которые так легко провалиться. И постоянный, невыносимый грохот.
Все там было чертовски намагничено и постоянно менялось. А искусственные спутники оказались просто самовырезающимися конусами породы, которые выносило на орбиту и выстраивало в одну плоскость вращения.
И среди всего этого дерьма, где не то что моря, воды не сыщешь, носились в поисках жизни три полка вооруженных до зубов морских пехотинцев.
Тима и Рея как неопытных юнцов держали в середине группы и поручили управление акустическими плакатами. Эти чудо-устройства, по версии ученых-лингвистов, должны были в любой, даже негуманоидный, мозг загрузить сообщения: «Мы пришли с миром», «Мы друзья и союзники».
В такое было непросто поверить, увидев трехметровое существо, спаянное из братушки и его экзоскафандра, торчащего во все стороны жерлами пушек и полностью заряженных картриджей.
Они с Реем, как и все, утыкивали ионными микроминами каждую двигающуюся в их сторону хреновину. Не взрывали, конечно, но на всякий случай утыкивали. Как только хреновина проплывала мимо, мины сами возвращались в картридж. Но вряд ли все эти агрессивные меры предосторожности могли способствовать мирному и дружескому контакту.
На Гризионе так никого и не нашли, но зато репортажи о крутых бронированных армейских, бегающих среди бесчувственных, плавающих в магнитном бульоне каменюк, забавляли мирных землян почти месяц.
Тим вернулся домой совершенно измотанный и с твердой уверенностью, что все надо делать не так, что сам он все сделает по-другому. В другой раз.
