– Вы были на Орфорте и знаете о них больше всех.
– Да, – проговорил Тим, чувствуя, как на лбу проступает холодный пот от ожидания череды вопросов.
Он мог бы не рассказывать все… Все, что никак не касается ни прокуратуры, ни следователя с его пронзительным взглядом. Если только приведет доказательство, ради которого его сюда вызвали. Единственное возможное без разговоров. Или соврет, рискуя залезть еще глубже в дерьмо, задохнуться в нем и сдохнуть, наконец. Вариант, от которого он отказался несколько лет назад, после того как его нашли в космической капсуле совершенно сломленным и изуродованным.
– Орфорт престранное место. Два затяжных природных цикла – это еще можно понять. Но два различных способа видового развития в разные циклы – это совершенно невероятно. Агрессивная, хищная генетическая эволюция – в теплом поясе и социальная – в холодном. Все равно что две личности в одном теле, и одна сменяет другую от зимы к лету. Может, одно «я» не выносит другое? Было бы забавно.
Следователь помолчал, одним махом опрокинул в себя чашку характерно пахнущего чая и добавил ядовито:
– Хотя многие из нас и без всяких там поясов и циклов любят и ненавидят сами себя.
Тиму трудно было понять, о чем говорит Ларский.
Он знал, что пока планета Орфорт находится в Поясе тепла, разумные существа развиваются, осваивая генетическую информацию на планете. Причем весьма хищным способом – уничтожая, поглощая и встраивая в свои клетки другой живой генетический материал планеты, который позволяет им принимать любую форму, становиться кем угодно, в зависимости от их желаний, сильных и страшных.
Когда планета на несколько десятков лет входит в Пояс холода, изоморфы прекращают поглащать все живое, развивают социальное взаимодействие, выстраивают союзы, обзаводятся постоянными партнерами. Хотя наверняка это человечество не знало, поведение плантиморфов в период холода описывалось моделью, построенной Центральным компьютером Земли. Исследовательска экспедиция наблюдала за Орфортом только в Поясе тепла. А это был ад.
Тим содрогнулся.
Насколько далека вся теория от настоящей жизни этой безумной планеты, где даже подмерзшая и совершенно черная земля легко впитывает обильно текущую кровь.
– Нет, – прошептал он, – личность одна…, которую он выберет. Какую пожелает.
– И что же влияет на его желания и на его форму? – серые глаза так и впились в Тима, и он, не зная, что сказать, сдавил пальцами пустой бокал.
– Я, капитан, обменивался словами с голограммой, так сказать, прародителя этого… Ирта. Если честно, он больше всего напомнил мне… – Ларский потер нос, помогая подобрать слова, – мокрого червяка.
Тим неопределенно буркнул.
– И вот сын этой болотной пиявки проползает через космос, заявляется на Землю, мимо всех кордонов, защит и систем слежения и превращает трехметрового, бронированного инсектоида в фарш. А еще называет себя Ирт Флаа. Почти имя, почти человека. И выглядит как человек. Я задаю ему вопросы, а он качает головой, растягивает губы и молчит. А я даже представить не могу, какой компот творится в голове у этого… выползня с планеты Орфот.
– Хочешь посмотреть дело, капитан?
Тим едва успел поймать синюю гладкую картонку, скользнувшую к нему по почти пустой поверхности отполированного дубового стола.
Плотная, упругая, она легко легла в ладонь, но оставалась закрытой. Граув видел только изогнувшиеся на синем фоне древние золотые весы – символ Планетарной прокуратуры. Тим не хотел открывать досье, но все-таки поднял глаза на Ларского. Тот хмыкнул, опять выгнул бровь и что-то прошептал – отдал приказ.
Досье ожило мелкими короткими строками, значками микрофильмов, иконками файловых папок. Тим уже отвык держать в руках листы, чувствовать информацию, как что-то материальное, настоящее, а не просто плывущие и исчезающие в пространстве строки.
На Дальних Пределах энергию экономили на всем, и на затратном предметном мире в первую очередь. Он был бы рад читать то, что может держать в руках, но… только не об Ирте.
Тим поднес руку к поверхности досье и заметил, как дрожат его пальцы. Хотел ли он знать подробности произошедшего, хотел ли увидеть Ирта здесь, на Земле, спустя неполных три года.
– Стоит взглянуть на это, Граув, – и короткий палец ткнул в центр плотного листа.
Картинка вытянулась, поднялась над потемневшей поверхностью, приобрела объем.
Тим отчетливо увидел ровную и словно живую горку спутанных кровавых жил, торчащих рваными кусками жгутов мышц, с вкраплениями блестящих, режущих краев стального хитина инсектоида. Из-под горы мяса торчала труба головного нервного отростка погибшего существа.