добился успеха, поэтому открыл свои сундуки с серебром и предложил богатство людям, если те присоединятся к его армии. Мне нужна была тысяча человек, и я не смог их найти, а без них я ничего не мог сделать.
Я горько подумал о пророчестве Исеулт, сделанном столько лет назад — что Альфред даст мне силу, что я поведу сияющее войско и моя женщина будет созданием золота.
Той ночью, в верхней комнате дворца, где у меня был соломенный матрас, я смотрел на неяркое сияние далеких огней за горизонтом и жалел, что не остался в Нортумбрии. Мне подумалось: с тех пор, как умерла Гизела, меня несло по воле ветров. Я решил, что призыв Этельфлэд даст моей жизни новую цель, но теперь я больше не видел будущего.
Стоя у окна, у огромной каменной арки, обрамлявшей небо, я слышал пение в тавернах, крики спорящих людей, женский смех — и думал, что Альфред отобрал ту силу, которую мне дал, а обещание сияющего войска обернулось половиной команды, начинающей сомневаться в моей способности куда-либо ее повести.
— Итак, что ты будешь делать? — спросила сзади Этельфлэд.
Я не слышал, как она вошла. Ее босые ноги бесшумно ступали по каменному полу.
— Не знаю, — признался я.
Она подошла, встала рядом со мной, прикоснулась к моей руке, лежащей на подоконнике, и обвела нежным пальчиком мой большой палец.
— Опухоль прошла, — сказала она.
— Зуд тоже.
— Видишь? — весело спросила Этельфлэд. — Укус не был знамением.
— Был, — ответил я, — но мне еще предстоит выяснить, что оно означало.
Она не сняла ладони с моей руки, ее прикосновение было легким, как перышко.
— Отец Пирлиг говорит, что у меня есть выбор.
— Какой?
— Вернуться к Этельреду или найти монастырь в Уэссексе.
Я кивнул.
Монахи все еще пели в церкви, их гудение порой перекрывали смех и пение, доносящиеся из таверн. Люди искали забвение в эле или же молились. Все они знали, что означают огни пылающего неба, знали, что конец приближается.
— Ты превратила моего старшего сына в христианина? — спросил я.
— Нет, — ответила Этельфлэд, — это он нашел для себя сам.
— Я заберу его на север, — сказал я, — и выбью из него эту дурь.
Этельфлэд ничего не ответила, просто прижала ладонь к моей руке.
— Монастырь? — без выражения спросил я.
— Я замужем, — сказала она. — И церковь говорит мне, что, если я не с мужем, которого дал мне Господь, я должна быть целомудренной.
Я все еще глядел на испещренный огнями горизонт; пламя освещало изнанку облаков. Над Лунденом небо было ясным, поэтому лунный свет отбрасывал резкие тени от краев римских черепичных крыш.
Этельфлэд положила голову мне на плечо.
— О чем ты думаешь?
— Что если мы не победим датчан, не останется никаких монастырей.
— Тогда что же мне делать? — быстро спросила она.
Я улыбнулся.
— Отец Беокка любил говорить о колесе фортуны, — сказал я — и подивился, почему я говорю о Беокке так, будто он остался в прошлом.
Видел ли я приближение конца? Подберутся ли когда-нибудь те далекие огни поближе, пока не спалят Лунден и не выжгут из Британии последнего сакса?
— При Феарнхэмме, — проговорил я, — я был полководцем твоего отца. — Теперь я — беглец, у которого не хватает людей, чтобы заполнить скамьи гребцов.
— Мой отец называет тебя своим вершителем чудес, — сообщила Этельфлэд.
Я засмеялся, и она сказала:
— Это правда. Так он тебя зовет.
— Я мог бы совершить для него чудо, — горько произнес я, — если бы он дал мне людей.
Я снова подумал о пророчестве Исеулт — Альфред даст мне силу, и моя женщина будет созданием золота. И тогда я, наконец, отвернулся от далеких огней, посмотрел сверху вниз на Этельфлэд и обнял ее.
