— Убейте их!
Мы налетели неровным строем, вырвавшись из-за деревьев с мечами и копьями, полные ненависти и ярости, и, едва появившись на расчищенном месте, я понял, что мы в меньшинстве. Датчане явились большим отрядом, по меньшей мере в четыре сотни, и большинство из них все еще сидели в седлах. Но они рассы?пались по лагерю, и лишь немногие заметили наше появление раньше, чем наши лошади и наши клинки появились в рассветном мареве.
Самое большое скопление врага было на западном краю вырубки; датчане пристально смотрели туда, где за темной землей слабо мерцало зарево от огней Лундена. Может, они подозревали, что мы оставили любую надежду захватить крепости и под покровом ночи крадучись отступили к далекому городу.
Вместо этого мы явились с востока; за нами мерцал разгорающийся свет. Услышав первые вопли и крики, датчане повернулись.
Теперь нас освещал багряный огонь горящей крыши старого дома. Пламя отражалось от оскалов, наших кольчуг, наших клинков; я все еще кричал, замахнувшись мечом на первого противника. Он был пешим и держал копье с широким наконечником, которое попытался направить на моего коня, но Вздох Змея попал ему в голову, а я поднял меч и ринулся на следующего противника, не побеспокоившись взглянуть, какую рану нанес. Я просто продолжал мчаться, нагоняя на врагов все больше страха.
Мы застали их врасплох и на мгновение стали повелителями резни, когда рассыпались, покинув дорогу, и рубили пеших людей, искавших поживу между умирающими лагерными кострами.
Я увидел, как Осферт ударил человека по голове обухом топора, сбив с врага шлем и послав датчанина спиной вперед в костер. Этот человек, должно быть, имел привычку после еды вытирать руки о волосы, потому что жир вспыхнул мгновенно и ярко. Враг корчился и вопил, голова его напоминала маяк, когда он, шатаясь, встал на ноги, потом его затоптала лавина всадников.
Искры взлетали под ударами копыт, лишившиеся седоков лошади в панике бежали.
Финан был рядом со мной. Финан, Сердик и Ситрик и я — мы вместе подскакали к большой группе конных воинов, которые глядели на запад поверх земель, затопленных ночью. Я все еще кричал, налетев на них, замахнувшись мечом на желтобородого человека, который отразил удар поднятым щитом. Потом он получил удар копьем под щит, и наконечник, пробив его кольчугу, вонзился в живот.
Что-то обрушилось на мой щит, но я не мог посмотреть влево, потому что щербатый воин пытался воткнуть меч в шею моего скакуна. Я отбил клинок Вздохом Змея и рубанул врага по руке, но его кольчуга выдержала удар.
Теперь мы были в самой гуще врагов и не могли скакать дальше, но другие мои люди мчались нам на помощь.
Я ринулся на щербатого, но тот был быстрым и отразил щитом мой меч. А потом его лошадь споткнулась. Ситрик ударил его топором, и я мельком увидел разрубленный металл и внезапно хлынувшую кровь.
Я пытался заставить своего коня двигаться. Среди всадников находились пешие датчане, и, если бы кто-нибудь из них полоснул по ногам моего скакуна, я бы вылетел из седла, а человек не бывает более беззащитен, чем опрокинувшись с лошади.
Справа по моему животу скользнуло копье и воткнулось в изнанку моего щита, а я махнул Вздохом Змея назад, целя в бородатое лицо. Я почувствовал, как дробятся зубы противника, и рванул меч обратно, чтобы край клинка нанес более глубокую рану.
Пронзительно ржала лошадь, люди Элфволда были теперь в гуще боя, и наше нападение разделило силы датчан. Некоторые из них отступили вниз по холму, но большинство поскакали на север или на юг вдоль перевала; теперь они перестроились и кинулись на нас с двух сторон, оглашая воздух воинственными кличами.
Солнце встало, яркое и слепящее, дом превратился в пылающий ад, такой же яркий, как солнце, в воздухе кружились искры.
Хаос. На мгновение на нашей стороне оставалось преимущество внезапности, но датчане быстро оправились и сомкнулись вокруг нас.
Край холма превратился в место смятения — там топтались кони, кричали люди, раздавались резкие звуки метала, ударяющего о металл.
Я повернул на север и пытался согнать датчан с холма, но они были так же полны решимости прикончить нас, как мы — их. Я парировал удар меча, наблюдая за тем, как человек стиснул зубы, пытаясь отсечь мне голову. Столкновение клинков заставило мою руку дернуться вверх, но я остановил замах вражеского меча и ударил датчанина в лицо рукоятью Вздоха Змея. Тот замахнулся снова, попал мне по шлему, отчего голова моя наполнилась звоном; тогда я ударил его снова. Я находился слишком близко к противнику, чтобы пустить в ход край клинка, а датчанин сильно саданул меня по правой руке краем щита.
— Дерьмо, — натужно бросил он мне.
Его шлем был украшен жгутами желтой шерсти, поверх кольчужных рукавов он носил браслеты, что указывало на человека, добывшего сокровище в битве. В его глазах, отражавших свет огня, стояла ярость. Он так хотел меня убить!
Мой украшенный серебром шлем и еще больше браслетов, чем у него, говорили о том, что я — известный воин. Может, он знал, кто я такой, и желал похвастаться, что убил Утреда Беббанбургского.
Я увидел, как он снова стиснул зубы, пытаясь полоснуть меня мечом по лицу, а потом его гримаса ярости превратилась в гримасу удивления, глаза широко распахнулись, алый отблеск в них погас. Он издал булькающий звук, тряхнул головой, отчаянно пытаясь удержать дрогнувший меч, когда топор
