— Народ научился охранять свое серебро, — негромко произнес он. — Слишком много волков, и овцы стали хитрыми.
— Это правда, — отозвался я.
Во времена моего детства, когда скандинавы вернулись в Британию, набеги давались легко. Викинги высаживались, убивали и грабили, но теперь почти все ценное находилось за палисадами, под защитой копий, хотя еще осталось несколько монастырей и церквей, которые доверяли свою защиту распятому Богу.
— И ты не можешь ограбить церковь, — сказал Финан, думая о том же самом.
— Не могу?
— Большинство наших людей — христиане, и они последуют за тобой, господин, но только не в адские врата.
— Тогда мы будет грабить язычников, — сказал я.
— Язычники, господин, — воры.
— Значит, у них есть серебро, которое мне нужно.
— А как насчет нее? — тихо спросил Финан, посмотрев на Скади, которая присела рядом со мной, но чуть в стороне от людей вокруг огня.
— Что насчет нее?
— Женщины не любят ее, господин. Они ее боятся.
— Почему?
— Ты знаешь, почему.
— Потому что она — колдунья? — Я повернулся, чтобы посмотреть на нее. — Скади, ты видишь будущее?
Некоторое время она молча смотрела на меня. Ночная птица кричала в болотах и, может быть, ее хриплый голос подтолкнул Скади, потому что она резко кивнула.
— Мельком, господин, — ответила она. — Иногда.
— Тогда скажи, что ты видишь, — приказал я. — Встань и скажи нам. Скажи нам, что ты видишь.
Скади заколебалась, потом встала. Она носила черный шерстяной плащ; тот окутывал ее так, что, со своими черными волосами, распущенными, словно у девицы, Скади выглядела высоким тонким, черным, как ночь, силуэтом — сияло только ее бледное лицо. Песня дрогнула, потом стихла, и я увидел, как некоторые из моих людей перекрестились.
— Скажи нам, что ты видишь, — снова приказал я.
Скади подняла бледное лицо к облакам, но долго молчала. Остальные тоже не говорили ни слова. Потом она содрогнулась, и я невольно вспомнил Годвина — человека, которого я убил. Некоторые мужчины и женщины и впрямь слышат шепот богов, и другие люди боятся их, и я был убежден, что Скади видит и слышит то, что сокрыто от большинства из нас.
Потом, как раз когда уже стало казаться, что она никогда не заговорит, Скади рассмеялась.
— Скажи нам, — раздраженно проговорил я.
— Ты поведешь армии, — сказала она, — армии, затеняющие земли, господин, и позади тебя будут расти высокие посевы, питаемые кровью твоих врагов.
— А эти люди? — спросил я, махнув на мужчин и женщин, которые ее слушали.
— Ты — тот, кто даст им золото, их господин. Ты сделаешь их богатыми.
Вокруг костра раздался тихий говор. Им понравилось услышанное. Люди следуют за господином потому, что господин дает золото.
— А откуда нам знать, что ты не лжешь? — спросил я.
Скади раскинула руки.
— Если я лгу, — сказала она, — тогда я сейчас умру.
Она ждала, словно приглашая Тора нанести удар молотом, но единственными звуками были вздохи ветра в тростниках, потрескивание горящего дерева и смутный шум воды, ползущей в болота во время ночного прилива.
— А ты? — спросил я. — Что насчет тебя?
— А я стану еще выше, чем ты, господин, — сказала она, и некоторые из моих людей зашипели, но эти слова ничуть не оскорбили меня.
— И кем же ты станешь, Скади? — спросил я.
— Тем, кем решат меня сделать судьбы, — сказала она, и я махнул ей, веля сесть.
Я вспомнил о другой женщине, которая подслушивала шепот богов — она тоже сказала, что я поведу армии. Однако теперь я был самым презренным из людей — человеком, нарушившим клятву, человеком, сбежавшим от своего господина.
Наши люди связаны клятвами. Когда человек клянется мне в верности, он становится мне ближе брата. Моя жизнь — это его жизнь, так же как его — моя, а я поклялся служить Альфреду. Я подумал об этом, когда люди снова начали петь, а Скади присела рядом со мной. Как человек, давший клятву верности Альфреду, я должен был служить ему, однако я сбежал, и это лишило меня чести и сделало презренным.
