известность или даже славу (первая книга Бахтина — «Проблемы творчества Достоевского» — вышла, когда ему было тридцать четыре. —
Но ведь и Бахтин — в полном соответствии с данным сценарием — смог добиться успеха, покинув свое поколение и став интеллектуальным гуру и духовным наставником советских гуманитариев-«шестидесятников».
Правда, в 1910-е годы он был по-прежнему «одним из» и жаждал, говоря словами Бориса Пастернака, «труда со всеми сообща» на ниве русской культуры и философии. О том, как именно выстраивал Бахтин диалог со своим поколением, перестав быть «второгодником», речь пойдет в другом месте, а пока вернемся к его гимназическому обучению, которое, несмотря на все препоны промежуточной аттестации, имело немало позитивных сторон.
Так, Виленская Первая мужская гимназия, в стенах которой Бахтин провел пять лет, ничем не напоминала заведение, где в коридорах можно было встретить Ардальона Борисовича Передонова или «запакованного» в футляр чеховского Беликова. Напротив, ее учителя были в основном людьми творческими, находившими время не только для педагогической деятельности, но и для углубленного изучения своих наук. Уже в старости Бахтин вспоминал, что очень любил Адриана Васильевича Круковского (1856 —?), выпускника Нежинского историко-филологического института князя А. А. Безбородко, преподававшего в Виленской гимназии русский язык, словесность, историю и логику. Круковский, обладавший внешностью непризнанного, но исполненного постоянного вдохновения художника, был награжден учениками прозвищем «артист прогоревшего театра». Может показаться, что в прозвище этом содержится указание на профнепригодность Круковского и даже элемент глумления над его ничем не подкрепленными амбициями, но реальный ономастический механизм здесь другой. Пытаясь объяснить Дувакину, как данный механизм возник, Бахтин не сумел подобрать подходящие слова, ограничившись перечислением совершенно субъективных признаков театральной «прогорелости» («Потому что он весь был… седые кудри у него были и что-то в нем было действительно от артиста старого, но прогоревшего театра»). Перу Круковского, в реальности «человека очень знающего», принадлежит ряд литературоведческих работ, содержание которых было известно Бахтину, по его собственному признанию, не понаслышке. Это, в частности, брошюра «Религиозные мотивы в произведениях русских поэтов: историко-литературный этюд» (Поневеж, 1900) и статья «Русская женщина в изображении Тургенева» (Журнал Министерства народного просвещения, 1914, № 8). Поскольку последняя работа вышла уже после отъезда Бахтина из Вильно, то становится очевидным, что его интерес к штудиям учителя постоянно сохранялся.
Яркий след в памяти Бахтина оставил и выпускник физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета Павел Адамович Янкович, который вел в Виленской гимназии занятия по математике. Он, как и Круковский, «очень нравился» ученикам. По словам Бахтина, Янкович «был сухой, несколько сухой, но чрезвычайно такой… ну… логичный, точный. Главное — логичный. Он никогда ничего не давал так, что вот — “запомните, и все”. Нет, он все умел как-то доказать и довести до сознания». Уже после революции пути Янковича и Бахтина вновь пересекутся в Невеле, где они оба будут трудиться на ниве просвещения.
Большое влияние на учеников имел и преподаватель древних языков Василий Алексеевич Новочадов по кличке Зевс, высокая профессиональная квалификация которого была во многом обусловлена учебой в Императорском Санкт-Петербургском историко-филологическом институте — настоящей цитадели греческой и римской словесности.
Другие учителя Виленской Первой мужской гимназии, может быть, и не выходили за пределы своих прямых служебных обязанностей, но порученное им дело знали хорошо и обладали несомненным педагогическим даром. В беседах с Дувакиным Бахтин отмечал на этот счет: «Преподаватели были хорошие, очень. Я, во всяком случае… ну, не помню ни одного, который бы вызывал антипатию и у меня, и у других учеников. Нет. Это всё были честные люди, знающие люди, иногда очень знающие люди, благожелательные, так что я жаловаться не могу, нет-нет, никак не могу жаловаться». Так как данная характеристика не связана с желанием Бахтина что-то подправить в собственных поступках, ее можно считать вполне объективной.
Среди множества критериев, по которым можно оценивать работу того или иного учебного заведения, не последнее место занимает количество знаменитых учеников и выпускников. В этом отношении Виленская Первая мужская гимназия может быть поставлена в один ряд с такими рассадниками просвещения, как, например, петербургские Петришуле и Тенишевское училище. Среди разномастных деятелей русской — и не только — истории и культуры, окончивших Виленскую Первую мужскую гимназию или учившихся в ней в последней четверти XIX века, можно назвать главу государства Польского маршала Юзефа Пилсудского (выпуск 1885 года), «совесть партии», председателя юридической коллегии Верховного суда СССР Арона Сольца (точный год выпуска остается под вопросом), крупного физика, основателя российской оптической промышленности Александра Гершуна (выпуск 1886 года), выдающегося византиниста, палеографа, правоведа, члена-корреспондента РАН Владимира Бенешевича (выпуск 1893 года), легендарного актера Василия Качалова (выпуск 1894 года), создателя школы советской арабистики, академика Игнатия Крачковского (выпуск 1901 года), Петра Столыпина (годы обучения — 1874–1878) и Феликса Дзержинского (годы обучения — 1887–1895). Если внимательнее присмотреться к биографиям этих людей, то в них можно обнаружить своего рода «рифмы» к жизненному пути Бахтина. Например, Столыпин начал учебу в Вильно, а завершил среднее образование в Орловской мужской гимназии, «инверсивно» повторив, таким образом, школьный маршрут героя нашей книги. Дзержинский, как и Бахтин, дважды отсидел в первом
