деваться — не москвичка, приезжая.
На «смотринах» за обедом Маша всем понравилась: хорошее платье, располагающее лицо, аккуратная прическа — она вела себя достойно, кандидатуру даже Наина одобрила.
К тому же сразу было заметно, что Маша — строгих правил, держала дистанцию, и с ней никто не вел себя фамильярно. Облапать, как Трамп, схватив за… — это ни-ни, у мужиков на даче не возникало на ее счет никаких мыслей, выходящих за рамки работы. Есть такие женщины, глядя на которых сразу отмечаешь: красивая, но — не более того. Недоступная.
Так и носила она кофе-чай Ельцину, суп в тарелку наливала и котлеты подкладывала. Пока однажды не грянула буря…
В тот вечер Ельцин сказал, что останется на даче ночевать, предупредил по телефону об этом Наину, попросил принести в кабинет ужин и в его ожидании разминался коньячком. Я спускался по центральной лестнице, собираясь выезжать в Москву, и с кем-то говорил по спутниковому на ходу. И вдруг мне навстречу из примыкающего коридора буквально вылетает Маша. Я даже аппарат выронил от неожиданности. Всегда безукоризненно выглаженное платье порвано, шея и открытые плечи — в засосах, предплечья исцарапаны. В голове промелькнуло: так выглядела в каком-то старом кинофильме служанка-рабыня на американском Юге, которую хотел изнасиловать хозяин-плантатор, а она смогла сбежать, изловчившись дать пинка по мужскому достоинству.
Маша, рыдая в голос, пыталась обрывками платья прикрыть голое тело, а я, моментально сообразив, что именно там случилось, бормотал банальности, потому что за годы моей службы такая ситуация приключилась впервые:
— Машенька, успокойся, это недоразумение, я прошу тебя, тише — охрана услышит, все сделаем для тебя, только не поднимай шума…
— Александр Васильевич, я вас очень уважаю, но я так это не оставлю… Я журналистов соберу… Мне такая работа не нужна, я не крепостная, чтоб так со мной! Я никакого повода ему не давала!..
— Машенька, ну по пьяни же! Помутнение нашло, мозги от спиртного переклинило, успокойся…
— Да мне что — легче оттого, что он по пьяни? Завтра же заявление напишу, ни дня тут не останусь! И все прессе расскажу!..
— Ну, подожди, Маша! Что для тебя сделать, чтобы это между нами осталось? Ты только скажи…
Сам «насильник» уже храпел на весь коридор, а я, сдав пострадавшую на попечение сестры-хозяйки, стал перебирать в голове возможные варианты развития событий. На первый взгляд они ничего хорошего не сулили. Конечно, за его закидоны я не ответчик, я за безопасность отвечаю, но все равно мучило чувство, что где-то недоглядел, и надо выходить из положения.
Как юрист, я понимал, что процессуально являюсь свидетелем уголовного преступления. Причем из разряда тяжких. С Машей нужно было искать консенсус. И тут меня осенило.
Буквально накануне того дня руководитель администрации президента Ю. Петров своим решением выделил генералу В. Редкобородому квартиру в Москве на Лесной улице, в новостройке еще ЦК КПСС. А Владимир Степанович на тот момент занимал квартиру — подарок Б. Бугаева, министра гражданской авиации СССР и личного пилота Брежнева. Они еще до Афганистана подружились, в ту пору, когда Редкобородый по линии 9-го Управления КГБ работал в «Аэрофлоте». И Бугаев выделил семье Редкобородых двухкомнатную квартиру в районе метро Войковская, которую тот теперь освобождал. Отличная по тем временам квартира — кирпичный дом, большая площадь, высокие потолки, близко от центра столицы. Квартира только вчера освободилась и еще не перешла на учет в жилищный фонд ГУО. Я мгновенно позвонил начальнику жилищной комиссии ГУО Всеволоду Колбасову и попросил: «Будь добр, придержи квартиру на Войковской, не показывай пока комиссии».
Утром приехал и пригласил Машу для разговора к себе в машину, чтобы глаза на даче не мозолить. Она вышла: бледное лицо, глухое платье без выреза с пуговицами под самое горло. Села в машину, смотрит перед собой.
— Маша, я тебе предложить хочу кое-что. Я знаю, у тебя тяжелое положение с жильем. Ну что тебе с бывшим мужем в общаге угол делить. Так вот, ты получаешь «двушку» в центре, но с одним условием: не будешь афишировать вчерашнее происшествие. Никаких журналистов, и вообще постараешься забыть все, как страшный сон…
На следующий день, видимо, обсудив предложение со своим другом (появился у нее к тому времени близкий человек, коллега-официант из нашей системы), Маша сказала мне:
— Александр Васильевич, я согласна на квартиру. Я не буду выносить сор из вашей избы, но и сама в ней не останусь. Я увольняюсь…
Все-таки за решение жилищного вопроса в столице люди (а тем более иногородняя женщина с детьми) на многое способны закрыть глаза. И это их право, их выбор. Мы Маше помогли с оформлением документов и переездом, ремонт сделали в квартире. Она вышла замуж за того официанта, он усыновил детей, которые его обожали. Они оба уволились тогда. Но затем произошла какая-то мутная история с кавказцами, я подробностей не знаю. Ее подсадили на наркотики, муж боролся за нее до конца. Очень трудная сложилась судьба у женщины, которая однажды принесла Президенту России тот злополучный ужин…
Я пришел к протрезвевшему Ельцину в кабинет, закрыл дверь и высказал все по полной программе, по-мужски, не стесняясь:
— Борис Николаевич, так нельзя, это же Уголовный кодекс! И мы не на Сицилии, чтоб бабу — в бочку с цементом, и в воду. Разве можно так на ровном месте подставляться?..
