приобняла её одной рукой. Водитель врубил на всю громкость музыку и крикнул нам что-то подбадривающее. Рики Мартин завопил:
Плечи у Марины дрогнули, и она зарыдала. Что это было с ней… Какие тайны бродили у неё в голове… Я только погладила её по плечу и прошептала по-испански: «Пусть всё будет хорошо».
Дома, машины, люди — всё проносилось мимо в бешеном ритме песни, таком же безумном, как и та жизнь, о которой в ней пелось. Вон указатель на пляж, вон торговый центр, где мы покупали блузки, а вот метро, оттуда можно доехать до парка Гуэля, где Бенисьо стоял передо мной на коленях, а вон та-ам, далеко, возвышается над городом Тибидабо, чьи вкусные чуррос и важнейшие разговоры я буду помнить всю жизнь…
А потом у меня зазвонил телефон. Водитель сделал музыку тише. Я с недоумением уставилась на экран. Номер был мне незнаком. Код +39. Испания! Ну и разорюсь я на этом звонке… Это ж не бесплатный вотсап. С другой стороны, а если это Бенисьо? Решил попрощаться… Или сказать, что нашёл жену?
— Алё? — не выдержала я.
— Машенька Николаевна…
— Роза Васильевна?! Вы меня извините, но я в Испании сейчас, в Барселоне, я вам уже из Москвы перезвоню. Так что здравствуйте и всего доброго, до встре…
— Да знаю я, что вы в Испании, — перебила меня Роза Васильевна и всхлипнула. — Мама твоя сказала, я ей звонила. Мы ж тоже в Испании, под Барселоной… Машенька, несчастье какое с Даночкой, горе какое!
— Что случилось? — помертвела я.
— Упала! Упала рыбонька моя сегодня утром! В пустой бассейн упала. Баловалась! А я недоглядела! Упала! Головой ударилась! Машенька, я в больнице! Ирэна летит уже. А тут врач, Маш! Говорит чего-то, не пойму. По-английски ему пытаюсь, а он ни бельмеса! Машенька! Поговорите с ним толком, а?
— Конечно-конечно! Дайте ему, пожалуйста, трубку.
Голос у врача был молодой и очень энергичный. Он затараторил в трубку, что с Даной всё в порядке, она в сознании, лежит, они подозревают у неё
— Что такое
— Не знаю, — растерялась она.
— Быстро посмотри в телефоне, у тебя же есть словарь!
Но водитель, услышав наш разговор, вмешался и объяснил, что это когда ударился головой, и вот болит, и может тошнить, и…
— Сотрясение мозга! — одновременно сказали мы с Мариной, и я стала слушать дальше.
Они там оставляли Дану в больнице, готовы были предоставить кровать её няне. Предлагали мне успокоить няню и сказать, что да, девочка бледная, от еды отказывается, но при
Всё это я и передала Розе Васильевне. Только, вместо того чтобы успокоиться, она разъярилась:
— Указывать он мне будет, ишь! Волноваться или нет! Да у него ещё молоко на усах не обсохло! Машенька, дорогая моя, ты только скажи, всё с ней в порядке, а? Что сказал? Точно? Да? Ну да что он понимает, он моему внуку ровесник! Где ж тут главный врач? Я до него доберусь! Не ест моя крошечка ничего…
— Это нормально, Роза Васильевна, — твёрдо сказала я. — Так сказал доктор. Держитесь там, пожалуйста. Пусть всё будет хорошо! Я буду очень на это надеяться… Позвоните, пожалуйста, как только…
Но Роза Васильевна с криком: «Вон он, главный идёт! Нормальный! Бородатый», — прервала разговор.
Не знаю, чего ей удалось добиться от «нормального бородатого», но больше она не звонила.
Зато город припас напоследок сюрприз. Пока мы ждали вылета, я включила «ви-фи» (избавиться от испанского названия «вай-фая» никак не получалось) и обнаружила в почте письмо от Любомира. Как странно: я ещё не вернулась на родину, а уже переписываюсь с иностранцем. Любомир писал по-русски, но транслитом. Сначала мне было неудобно читать, а потом глаз привык, и я увлеклась подробным описанием его комнаты, коллекции брелоков
