— Господи, какой костистый!
И сама притянула меня к себе, обняла и, как мамочка, поцеловала меня в щечку. Вздохнув, ушла в соседний вагон. Утром, прощаясь на станции, сказала грустно:
— Не бойся, не трону. Не нужна тебе такая старая бабища.
Ванюша Жуков топтался поблизости, рыл землю каблуком:
— Мне нужна, слышишь? Я возьму!
— Ну вас всех, — махнула она рукой, села в свою двухколесную повозку, гикнула, понеслась. Шляпка слетела с головы, взметнулись светлые волосы. Не остановилась, не оглянулась.
Парни смотрели ей вслед.
— Счастливый, — позавидовал мне очкастый очеркист Жора.
Мой тягач припарковался неподалеку, перепугав местных лошадок. Рассоха кричал из кабины:
— Эй, писатели, здорово! Вам привет от Пирогова!
Побежали писатели, влезли в кузов. А дальше — все понятное, все знакомое.
Старшина:
— Почистить обувь и — в столовую!
Пирогов:
— Сержант Леонов, после завтрака — в парк.
— Слушаюсь, в парк. А как Галинка?
А Галинка в магазин с мамой шагает. Ко мне подбегает:
— А мне велосипед купили!
— А тебе Дед Мороз подарок прислал, — протягиваю я рижский сувенир — нарядную куколку.
— Спасибо. А у нас в гостях тетя Эля была. С ежиком. Все в окно смотрела. Потом на остановке долго-долго стояла, ждала кого-то.
И молчит, хитрюга, и на меня смотрит со взрослой прищурочкой.
Пирогов хмурится:
— Чего стоим? Каша-то ждать не будет, товарищ сержант.
— Это ж не баба, — грустно добавила его жена, уводя за собой дочку с куколкой.
«Каша, каша, — размышлял я, шагая в столовку. — Баба, баба — ну их всех! Вот любовь, она и подождать может. Только где она — моя единственная? Когда нечаянно нагрянет? Жду!»
