А ЧЕМ РОССИЯ НЕ НИГЕРИЯ?

Мы уже говорили, что иностранные инвестиции в экономику Нигерии нич­тожны. Но правил нет без исключений. Известная корпорация «Роял Датч/Шелл» стяжала в Нигерии дурную славу. И дело тут не только в горящих газовых факелах (совсем как в России!) и многократных разливах нефти, ко­торые погубили значительную часть дельты реки Нигер. Дело ещё в далеко за­шедшем сращивании англо-голландско-американской корпорации с ниге­рийскими клептократами, особенно с той их частью, которая носит погоны. В 1990-х годах, когда у власти находились Бабангида и Абача, протесты местно­го населения против разрушения среды его обитания подавлялись с помощью военной силы. Причём военные совершенно одинаково действовали и в тех случаях, когда протесты вызывала деятельность государственной нефтяной компании НННК, и когда оказывались задеты интересы иностранных корпо­раций, особенно «Шелл». В обоих случаях они стреляли. Точное число погиб­ших в ходе этих карательных операций неизвестно, но, по-видимому, счёт

идёт на многие сотни. Здесь мы видим, как экологические преступления с не­отвратимостью порождают преступления в общеуголовном смысле слова. Оче­видно также, что современные торговцы «чёрным золотом» унаследовали не­которые характерные черты негоциантов, в своё время торговавших «чёрным деревом».

В России нефть добывают не инофирмы, а свои, российские, компании. Исключение составляет шельф вблизи северо-восточного побережья Сахали­на, где нефтепромыслами владеет иностранный консорциум с участием уже хорошо известной нам по Нигерии компании «Шелл». Однако добыча нефти там пока невелика, хотя ущерб природе уже значителен. Но, может быть, рос­сийские компании ведут себя лучше иностранцев? К сожалению, это не так.

Загрязнение окружающей среды начинается уже на стадии бурения сква­жин. Нитраты, свинец и кадмий обнаруживают на расстоянии до 2 км от буро­ вой. Обваловка шламовых амбаров (таких амбаров в одном Нижневартовском районе Тюменской области более 7 тыс.!), выполненная из неустойчивых за­ падносибирских грунтов, часто разрушается. Нефть и отходы бурения стека­ют в ручьи и реки.

Большой вред наносят открытые газонефтяные фонтаны, выбрасывающие нефть и газ иногда до месяца. Число таких фонтанов достигает 7-9 в год. Не­ которые фонтаны могут выделять до 1 млн кубометров газа в сутки. Часто нефть и газ при этом возгораются. Ликвидация последствий фонтанирования сводится к выжиганию основной массы разлитой нефти и засыпке загрязнён­ных площадей грунтом[29].

Все эти безобразия начались в советский период при государственной фор­ме собственности и продолжаются в настоящее время после приватизации нефтяных компаний. Можно с уверенностью сказать, что и новейшая тенден­ция к обратной национализации (путём конфискации — «Юганскнефтегаз», или путём выкупа — «Сибнефть») ничего не изменит. Как видно, форма собственности не имеет никакого значения. Что действительно важно, так это наличие (или отсутствие) независимой природоохранной службы, а также дав­ления общественности. Вот в этом отношении дела в России обстоят очень плохо. Государственная природоохранная служба у нас и в 1990-х годах была очень слаба и часто шла на уступки виновникам разрушения природной сре­ды, а при восшествии Путина на престол её вообще упразднили. А давление общественности слабо не только из-за нашей с вами пассивности, но и из-за малолюдности севера Западной Сибири — нашего главного нефтедобывающе­го региона. По-настоящему оседлых жителей там немного, и притом их обра­зовательный уровень невысок (а потому их легко обманывать). А от рабочих

и служащих нефтяных компаний и членов их семей трудно ожидать участия в природоохранных действиях.

Однако транспортировка российской нефти ещё вреднее, чем её добыча. Россия — единственная страна мира, где существуют официально утверждён­ ные нормативы потерь нефти и нефтепродуктов при их перекачке по нефте­проводам, а также с железной дороги на нефтебазу и с нефтебазы на танкер. Во всём остальном мире нормой считается отсутствие потерь. Особенно мно­го нефти разливается у нас в результате аварий на так называемых промысло­вых и межпромысловых трубопроводах небольшого диаметра. Общая длина российских нефтепроводов составляет 350 тыс. км (почти 9 экваторов!), а число прорывов и «свищей» на них ежегодно оценивается в 50-60 тысяч (!). Разумеется, официальные данные о числе аварий всячески занижаются. Что­бы авария стала достоянием гласности, нужен либо особо крупный разлив нефти, который скрыть нельзя, либо прорыв около населённого пункта, либо попадание нефти в крупную реку. В остальных случаях дело удаётся замять. Ведь в Западной Сибири приходится всего по одному инспектору на целый район (а районы там огромные), да и в других местах положение не лучше.

Достоверных сведений о размерах утечки нефти нет. Но наименьшая оцен­ка ежегодных потерь составляет 3 млн т, а наибольшая — 20 млн т. В резуль­ тате хищнической добычи и транспортировки нефти в Западной Сибири за­гублено уже не менее 1/3 оленьих пастбищ. В Надымском районе Тюменской области совместными усилиями нефтяников и газовиков уничтожено 3,5 млн га лесов, на берегах Оби — более 700 тыс. га. В районе Самотлорско-го месторождения сильно загрязнённая нефтью территория превышает 10,5 тыс. га. Там почти отсутствует растительность. 250 рек и 1200 ручьёв бас­сейна Оби потеряли рыбохозяйственное значение из-за загрязнения нефтью. Среднегодовое содержание нефтепродуктов в воде Оби составляло во второй половине 1990-х годов 12-19 предельно допустимых концентраций (ПДК), а в воде Иртыша — 35-39 ПДК[30].

Мы видим, что и в Нигерии, и в России прибыли нефтедобывающих ком­паний включают значительную криминальную составляющую. Если бы не со­вершались экологические преступления, эти прибыли были бы куда ниже.

В России сторонники государственного регулирования, изобличая то, что они объявляют свободным рынком, любят выдвигать такой довод: при свободном рынке добыча сырья выгоднее любой другой экономической деятельности. Чита­тель уже помнит, что тот же вывод — но из других посылок — заложен и в пар-шевской теории передела. Однако в действительности добыча сырья становится высокодоходным занятием только в условиях клептократического государства. В таком государстве можно не соблюдать никакие экологические нормы. Доста­

точно дать на волосатую лапу кому надо — и дело в шляпе. А вот в правовом го­сударстве та же добыча нефти вряд ли будет так уж баснословно выгодна. Соб­людение строгих экологических нормативов съест очень существенную часть прибыли. К тому же от нефтедобывающей компании в таком государстве потре­буют отчислений на поддержание в рабочем и экологически безопасном состоя­нии той самой пресловутой трубы, через которую она экспортирует нефть. Да вдобавок заставят заняться рекультивацией ранее загрязнённых земель. И очень сомнительно, чтобы в таких условиях добыча нефти оказалась более прибыльной по сравнению с другими отраслями экономики. Скорее наоборот!

А рубка леса и вывоз «кругляка» на экспорт? Ясно, что этот вид деятель­ности способен приносить высокие доходы лишь в государстве клептократи- ческого типа. Ведь в правовом государстве любую занятую рубкой леса фирму неизбежно заставят либо саму сажать лес, либо платить крупные суммы денег в лесовосстановительный фонд. И в этом случае от сверхприбыли останутся одни воспоминания.

Таким образом, мы установили ещё одну причину сырьевой ориентации экспорта клептократических государств. Капитал, вложенный в сырьевые от­расли таких стран, — это типичный негативный капитал. Он приносит высо­кую прибыль лишь благодаря систематическому совершению экологических преступлений. Но такая схема может работать лишь благодаря прикрытию со стороны коррумпированных чиновников. То есть надо видеть, где просто большое зло, а где корень зла. Плутократия вредна. Но она развивается и процветает только там, где уже расцвела махровым цветом клептократия.

БИТВА КЛЕПТОКРАТОВ С ПЛУТОКРАТАМИ

У нас любят говорить о необходимости развития наукоёмких и высокотех­нологичных производств. Спору нет, хорошее дело! Но почему-то российские политики практически в один голос утверждают, будто для развития таких производств необходимо изъятие прибыли сырьевых компаний и перераспре­ деление денег чиновниками. Один избирательный блок — назовём его «Уро­дина» (читатель догадается, о ком речь) — вообще построил на этом тезисе всю свою платформу и пролез-таки в Думу — пусть и не без помощи партии власти. Хотя вряд ли лидеры «Уродины» сами дошли до этой великой мысли: она родилась где-то в недрах администрации президента, а деятели карманной «оппозиции» её лишь взяли на вооружение.

Однако к чему приведёт такой курс? Очевидно, что в российских условиях всякое перераспределение чиновниками крупных сумм денег — а тут речь идёт о десятках миллиардов долларов — ведёт к росту казнокрадства. И толь­ко. А вместо высокотехнологичных производств мы получим шиш.

По существу, программа «Уродины», представляющая собой вариант пра­вительственной программы, это манифест клептократии в её внутривидовой борьбе с плутократией. Чиновники-казнокрады полагают, что плутократы (которых в России крайне неудачно прозвали «олигархами») загребают слиш­ком много денег и надо заставить их делиться. Не со страной — с чиновниче­ством. То есть нельзя сказать, чтобы до сих пор плутократы с ним не делились, но всё же во времена Ельцина большую часть доходов от экспорта нефти и прочего сырья плутократы присваивали себе. Теперь такое безобразие долж­но прекратиться! «Олигархам» указали их настоящее место — место холуев правящего клептократического слоя. Это очень богатые холуи, но тем лучше: из них много можно вытрясти! Уже сейчас значительно больше половины до­ходов от экспорта нефти поступает в государственную казну. А вот на что они идут дальше... Ещё во времена Брежнева, по официальной оценке (которую разрешили озвучить Аркадию Райкину), у нас 15% государственного бюджета уходило на воровство. Есть все основания думать, что с тех пор эта доля воз­росла.

Откровенно говоря, внутривидовая борьба клептократии и плутократии — на редкость противное зрелище. Однако многим кажется, что в лозунгах «Уро­ дины» всё же заключена какая-то правда, ведь развитие наукоёмких отраслей для страны действительно позарез необходимо. Но как этого добиться? Ответ на удивление прост: следует вычесть из прибылей сырьевых компаний входя­щую в них огромную криминальную составляющую. Для этого не нужно ника­кого перераспределения денег чиновниками. Надлежит всего лишь восстано­вить независимые природоохранную и лесную службы и дать им реальные пра­ва и властные полномочия. Об остальном беспокоиться не надо. После того как сырьевым компаниям придётся платить за наносимый природе огромный ущерб, их доходность резко упадёт. И неизбежно начнётся перелив капитала в другие отрасли экономики, в том числе наукоёмкие.

Нам пора преодолеть распространённые до сих пор древнесоветские представления о том, в чём состоит национальное богатство России и каковы наши главные ресурсы. Пока мы будем считать главной частью нашего наци­онального богатства различные виды сырья, нам не выкарабкаться. Между тем этот убогий взгляд на вещи по-прежнему преобладает и порождает жаркие споры о дележе природной ренты. Но в действительности главное националь­ное богатство России — это мозги ее граждан. Они в состоянии принести стране в сотни и тысячи раз больше доходов, чем любое сырьё. Однако сейчас этот важнейший ресурс почти не используется.

Как же его задействовать? Для этого не надо делать ничего сверхъестествен­ного. Для того чтобы российские мозги начали работать на благо России (ибо сейчас они либо работают на благо других государств, либо не работают вооб­ще), нужны всего две вещи: хозяйственная свобода и правовое государство.

СКАЗКА О «КРИЗИСЕ ЛИБЕРАЛИЗМА»