— Ладно, провожатого дам, — согласился директор спиртзавода. — Люблю рисковых людей.
И кликнул здоровенного парня, тащившего на плече пятивершковое бревно.
— Антип! Проводишь вот товарища до Мышлятино. Чтоб в целости и сохранности. Понял?
— Чего ж не понять-то… Проводим, — басовито пророкотал Антип, не сбивая шага.
Он донес бревно до моста, там его приняли сразу четверо мужиков и бережно, с натугой, уложили на перемычки между быками.
Глава 9
Михаила Васильевича Ершова, председателя колхоза «Путь Ильича», предупредили еще накануне телефонограммой, что к нему едет московский журналист, чтобы ожидал его в конторе, никуда не отлучаясь, создал бы ему соответствующие условия для жизни и работы.
Поздним вечером, почти сразу же вслед за телефонограммой, прикатил из райцентра Спирово представитель райкома партии, и они допоздна обходили все постройки и поля, заставляя колхозников убирать все, что валялось бесхозно где попало, заново чистить конюшню и коровник, а с утра выгнали всех от стара до мала на засыпку ям на дороге в сторону Заболотья, чтобы московского гостя не растрясло на ухабах.
Журналиста ожидали к вечеру. К тому времени рассчитывали успеть подновить заборы перед избами у двух вдов, совсем уж сгнившие и держащиеся на многочисленных подпорках. Надо бы, конечно, и еще кое-что сделать: засыпать выбоины на дороге перед правлением, спустить в канаву навозную жижу возле коровника, установить наконец карусель на пустыре для детворы. Да мало ли что еще. Но на все не хватало ни рук, ни времени.
Вообще говоря, Михаил Васильевич уже попривык к тому, что его колхоз пользуется повышенным вниманием как у начальства, так и у газетчиков. Буквально в прошлом месяце был у него журналист из области, провел в колхозе целый день, ел-пил в доме председателя, ходил за ним тенью и, похоже, остался доволен и приемом, и колхозными делами. И точно: через пару дней в областной газете появилась большая статья, в которой все колхозные дела и его люди вместе с председателем были описаны самыми положительными словами.
Да и откуда взяться словам другого свойства, если и впрямь дела в колхозе идут весьма неплохо, вполне поспевая за новыми партийными указами и решениями, точно сам председатель колхоза время от времени заседает в Кремле вместе с товарищем Сталиным и другими руководителями партии и страны и знает поэтому все наперед… Другие, например, и после всех постановлений и решений никак не могут раскачаться и внедрить какое-то новшество, все им чего-то мешает. А Михаилу Васильевичу никто и ничего не мешает, потому что в него деревенские поверили накрепко и все делают так, как он скажет.
Из Москвы в Мышлятино журналисты тоже наезжали, особенно после съезда колхозников, на котором Михаил Васильевич Ершов сидел в президиуме почти за спиной Сталина. Более того, сам Сталин обратился к нему с вопросом, перебив докладчика, надо ли колхозы организовывать по заводскому принципу или не надо. Тогда в «Путь Ильича» кто только не ездил, но потом все поутихло… до второго Всесоюзного съезда колхозников-ударников в феврале этого года, в котором тоже принимал участие Михаил Васильевич и на котором был принят Примерный устав сельскохозяйственной артели. Правда, на этот раз в Президиуме съезда он не сидел, зато выступил с небольшой речью. В ней Михаил Васильевич, после обычного славословия Сталину и партии, критиковал местные власти за огульный подход к деревне, без учета особенностей почв и ландшафта. Речь ему написали грамотные люди, — то ли профессора, то ли академики, — но критику вставили с его слов, и Сталин, выслушав эту речь, долго хлопал Михаилу Васильевичу, улыбался и даже показал ему большой палец: мол, правильно, так ее, товарищ Ершов, эту местную власть. Но через пару месяцев газетчики снова о Михаиле Васильевиче забыли, и лишь районная газетенка постоянно поминала его колхоз как один из лучших в области и лучший в районе.
И вот снова журналист из Москвы. С чего бы это? Хлеб убрали, обмолотили и сдали, что положено. Сена накосили. Уборка картофеля и прочей овощи еще впереди. Праздник — тоже. Даже удивительно, с какой такой стати. Потому-то районное начальство и всполошилось: и неожиданно, и никому не хочется ударить в грязь лицом, никому не хочется худой о себе славы. И это правильно, по-человечески объяснимо и понятно: даже самая аккуратная хозяйка перед приходом гостей лишний раз смахнет со стола и с лавок невидимую пыль, перетряхнет половики и подметет во дворе. Что уж говорить о людях служивых, кормящихся из государственного кармана.
Солнце перевалило за полдень.
Инструктор райкома партии с крестьянской фамилией Боронов стоял на скотном дворе, широко расставив ноги в яловых сапогах, и задумчиво смотрел на обширную лужу жидкого навоза, над которой роились мириады мух всякого калибра и расцветки и в которой отражалось яркое солнце.
Боронов щурил серые глаза, будто гипнотизируя лужу и ускоряя ее испарение. Однако он понимал, что, как не щурься, лужа к вечеру не высохнет, как не тужься, ее не убрать и за два дня, что как дождь, так и лужа, что для навоза нужен специальный отстойник-накопитель, а на это ни у колхоза, ни у района ни денег, ни материала, ни людей.
Между тем в газетах пишут, что от таких вот луж происходят всякие болезни и другие неприятности не только у скотины, но и у человека, что лужи эти заражают колодцы и реки, что с этим злом надо бороться всеми силами. Но кто пишет-то? А пишут люди городские, сельского дела не знающие, ходят они по асфальту, ездят в метро и на трамвае и как только появляются в деревне и видят такую лужу, тут же зажимают нос, а иные даже отказываются от
