как оказалось, это были преувеличения молодости. По характеру своему он не подходил для должности революционера. Бунтарь — да, но свобода, равенство, братство — это было не для него. Случись другие обстоятельства, он, Иосиф Джугашвили, сын бывших крепостных крестьян, мог бы стать разбойником, атаманом какой-нибудь шайки. И какое-то время он таки им и был: партии нужны были деньги, деньги принадлежали купцам и банкирам, и Джугашвили, получивший в полиции кличку «Рябой», эти деньги добывал элементарным грабежом организованной им шайки. Энергия в нем била через край, искала выхода. Героями его мечтаний были не Маркс или Робеспьер, а Коба — кавказский Робин Гуд, защитник бедных и обездоленных. При этом Иосиф Джугашвили не столько любил бедных, сколько ненавидел богатых и всякое начальство. В конце концов, бедных любить вовсе не обязательно, как нельзя любить самою бедность. Не любовь движет миром, а ненависть, зависть и страх. Ненависть к богатым и начальству есть оборотная сторона любви к бедным и обездоленным. Но главное, чтобы в любви и ненависти над тобой не было никого: ни царя, ни бога, ни черта, ни отца с матерью. Хочу — казню, хочу — милую…
Теперь он суть Сталин, вождь революционного пролетариата России. Так, во всяком случае, о нем говорят и пишут друзья и недруги. И это недалеко от истины. На пути к высшей власти он обошел всех интеллигентов с их ученостью и высокомерием. Значит, именно он, единственный из всех, единственный из ста пятидесяти миллионов человек, населяющих огромную страну, оказался на правильном пути, единственный, кто понял не только революцию, но и душу народа, эту революцию совершившего… нет! — принявшего в ней участие. А это повыше всякой учености и всяких теорий.
Вот — море, огромное и никому не подчиняющееся. Вот он, Сталин, — такая малость в сравнении с этим морем. Так и с Россией: не то что глазом охватить невозможно, но и воображением. И миллионы людей, и каждый на особицу, и каждый жаждет
Сталин был уверен, что он понимает народ, знает его интересы, умеет эти интересы направлять в нужное русло. Он был уверен, что понимает не только народ, как некое целое, которому нужна сильная власть, но и отдельные его группы с их отдельными от народа интересами — и тоже умеет использовать их отдельные интересы ко благу целого. Он уверовал, что никто не имеет права препятствовать ему в определении общих интересов и в способах их удовлетворения. Потому что никто не может знать и понимать действительность так, как знает и понимает ее он, Сталин.
Присев на топчан под грибком, Сталин задумчиво смотрел, как все тоньше и тоньше становится багровая макушка солнечного диска, как наполняется тяжелым мраком морская вода. Теперь перед ним простиралось не живое существо, а бездумная и бездушная стихия, окутывающая сдержанным гулом и шорохами все вокруг: с нервной торопливостью плескались о песок волны, шуршала галька, гудели растрепанными верхушками черные сосны и черные свечи кипарисов…
Как все изменилось буквально на глазах! Как часто что-то меняется в самой жизни и как важно уметь видеть и понимать эти изменения. Иначе — крах. Иначе — смерть. Еще совсем недавно Сталин боялся неожиданных и неподвластных ему изменений, нервничал, замечая их приближение. Теперь он старался упреждать неожиданные изменения, научился отделять опасные для его власти неожиданности от неопасных. Любой неожиданности можно противостоять, когда у тебя в руках неограниченная никем и ничем власть. И никакая цена не может быть слишком большой для удержания такой власти.
Глава 16
Вдалеке прозвучал сигнал автомобиля. Скорее всего, приехал Ворошилов, приехал прямо с маневров Киевского военного округа.
Паукер, начальник оперативного отдела госбезопасности, которого Сталин по старой памяти притащил с собой в Мацесту, уже докладывал, что на маневрах Ворошилов столкнулся с оппозицией некоторых командующих округами во главе со своим заместителем Тухачевским. По словам Паукера, военные разошлись в оценке подготовки войск, их обеспечения техникой, а также использования этой техники в условиях разыгранных сражений между «красными» и «синими», и что Ворошилов в этом столкновении выглядел весьма бледно.
Сталин знал, что многие командующие округами, родами войск и корпусами считают Ворошилова отсталым в военном отношении человеком, что они желают кардинальных перемен в организации войск, в изменении военной доктрины и много чего еще. В том числе и отставки Ворошилова. Сам Сталин пока не решил, на чью сторону ему становиться, хотя прочитывал все, что писали эти военные, отстаивая свои взгляды на современную армию и на способы ведения современной войны. Вместе с тем у него были все основания опасаться разрастания военной оппозиции, ибо сегодня эта оппозиция осуществляется вроде бы исключительно по вопросам тактики и стратегии, завтра, если сдерживать ее устремления, она неизбежно пойдет дальше, то есть свяжет противодействие себе не только с именем наркомвоенмора, но и с именем самого Сталина, покровительствующего наркому. А нарком Ворошилов его устраивает, потому что не стремится решать сам, помимо Сталина, ни одной из задач, стоящих перед армией. Может быть, именно поэтому Тухачевский и
