имеют прекрасную рекламу, и им нужно действовать быстро и решительно».
Упомянутый Третьяковым Павел Осипович Гукасов — крупный нефтепромышленник, председатель Совета съездов представителей бакинских нефтепромышленников, член Государственного совета, председатель совета Русского торгово-промышленного банка. А его младший брат Абрам Осипович Гукасов — меценат и общественный деятель. Во Франции издавал газету «Возрождение».
Упоминание на процессе в Москве имени Третьякова чуть было не привело к его провалу.
На вечернем заседании 4 декабря после окончания судебного следствия Специальное присутствие перешло к прениям сторон. Сначала слово было предоставлено государственному обвинителю.
По классическим правилам Крыленко должен был проанализировать доказательства, улики, подтверждающие преступную деятельность обвиняемых.
— Какие улики могут быть? — задавал сам себе вопрос Крыленко. — Есть ли, скажем, документы? Я спрашивал об этом. Оказывается, там, где они были, там документы уничтожались… Конечно, такие документы, как письма Торгпрома и другое, были уничтожены… Я спрашивал: может быть, какой- нибудь случайный остался? Было бы тщетно на это надеяться… Преступник, естественно, уничтожает улики. А почему он преступник? Потому что арестован и сознался. Ни с того ни с сего ОГПУ не арестовывает…
Председательствующий Вышинский вполне удовлетворился логикой государственного обвинителя. Это же была его главная идея — признание и есть царица доказательств.
Но Крыленко лихо выкинул свой главный козырь:
— Но всё же не все документы были уничтожены… В материалах, касающихся деятельности текстильной группы, имеются письма Третьякова Лопатину и Лопатина Третьякову.
Инженер-механик Измаил Николаевич Лопатин, происходивший из ярославской купеческой семьи, до революции состоял членом правления Товарищества мануфактур «Иван Коновалов с сыном», это было одно из процветающих предприятий дореволюционной России, хозяева которого прославились на всю страну заботой о фабричных рабочих. После революции Лопатин трудился в Высшем совете народного хозяйства, который управлял всей отечественной индустрией. Он умер в 1927 году, за три года до процесса, поэтому не попал на скамью подсудимых, но на процессе его назвали одним из главных руководителей вредителей.
Московские газеты приходили в Париж с опозданием. 11 декабря в полпредство доставили газеты с обвинительной речью Крыленко. Парижский резидент, занимавшийся Третьяковым, решил почитать газету на сон грядущий.
Добрался до фразы о письмах Третьякова и не поверил своим глазам… Утром отправил письмо в Центр:
«Вчера ночью, прочитывая блестящую речь Крыленко, я весь похолодел, когда прочел заявление Крыленко, что в его распоряжении имеются письма Лопатина к Третьякову и письма Третьякова к Лопатину. Первая моя мысль была о Поле, и я немедленно же ему отправил телеграмму — прекратить всякую связь с „Ивановым“ до свидания со мной.
Чего я никак не могу понять, это почему вы, принимая решение о том, что Крыленко сделает на процессе такое заявление, не посчитали нужным предупредить об этом нас для того, чтобы мы сумели к этому подготовиться. Подготовиться нам нужно было или в порядке прекращения всякой связи с „Ивановым“, или же, если бы вы решили, что окончательно рвать с ним, несмотря на заявление Крыленко, не стоит, то надо было его об этом предупредить, чтобы он подготовил себе ответы для Торгпрома о том, каким образом письма Лопатина к нему попали к нам.
Судя по немецкой прессе, выступление Крыленко состоялось 5 сего месяца. Если предположить, что уже 6-го об этом знали в Париже, то не подлежит никакому сомнению, что или „Иванову“ по линии Торгпрома был устроен допрос с пристрастием, или же там было принято решение об установке за ним наблюдения.
Можно, конечно, допустить, что из этой истории „Иванов“ как-нибудь выпутается и оправдать себя сумеет, но, принимая во внимание всеобщую подозрительность в эмиграции ко всем и ко всему и то обстоятельство, что это были единственные документы, которые были названы на процессе, то не подлежит никакому сомнению, что отношение к нему со стороны эмиграции теперь станет более чем настороженным. Не менее важным моментом является дальнейшее отношение „Иванова“ к нам. Если мы до этого у него не пользовались особенной любовью, то сейчас его отношение к нам перейдет в зверскую озлобленность.
Независимо от того, как и чем это дело кончится, я всё же не могу понять, почему вы не посчитали необходимым предупредить меня о том, что Крыленко сделает на процессе такое заявление».
Парижский резидент занялся ликвидацией ущерба. Доложил в Центр:
«После получения вашей телеграммы, а затем письма относительно „Иванова“, я решил с ним повидаться лично. Свидание это продолжалось часа три, и единственным результатом этого свидания будет то, что кроме Поля „Иванов“ сейчас знает и меня.
Я могу лишь подтвердить характеристику, данную Полем „Иванову“, что более поганого и злостного источника, чем „Иванов“, ему на своем веку видеть не приходилось.
Ту работу, которую мы приписываем Торгпрому, он не ведет. Вообще „Иванов“ сильно сомневается в правдивости того, что написано в наших
