французской полицией в Судане по личному распоряжению министра внутренних дел Шарля Паскуа. Похищение и насилие входят в число особо тяжких преступлений по отношению к человеку. Так как можно принять такой поступок от цивилизованного общества, которым Франция хочет быть?
Мы продолжаем наш разговор с Изабель. Она молодец. Больше 20 лет она сопровождает по параллельной жизни своего супруга, несет на своих хрупких плечах весь груз и материальной, и исторической ответственности. Она настоящая француженка, как из фильмов, которые мы любим, и очень живая. Кажется, что и она сама сможет оказаться среди тех, кто штурмует дворец какого-нибудь шаха.
— Вы говорили, что они хотели свести его с ума, — продолжаю я.
— Карлос не стал сумасшедшим, хотя и был полностью изолирован и лишен возможности общаться с кем-либо, кроме адвоката, более 10 лет. Государство Франция остановило процедуру полной изоляции, потому что я взяла на себя ответственность перед Европейским судом по правам человека по одному важному делу. Указав причину: плохое обращение и пытки. Когда на посту еще был француз Жан-Поль Коста, президент Европейского суда по правам человека аккуратно донес до государства Франция, что судьи собираются судить Францию. Результат был бы плачевный, но выгодный для защиты Карлоса, потому что в случае успеха он бы официально считался «жертвой» всего мира, особенно западного. Чтобы избежать разбирательств, государство Франция переместило его в 2003 году в Центральную тюрьму, очень далеко от Парижа, где находились пожизненно заключенные, с которыми у Карлоса точно не вышло бы интересных и интеллектуальных бесед, подталкивающих на активность. В этой тюрьме он уже год, между тем еще несколько приговоров с полной изоляцией — итого более десяти лет заключения.
— Тюрьма — это часть жизни революционера, и Карлос это знал всегда, вы так говорили?
— Да. Но он здесь больше не должен оставаться. С точки зрения юриста, национальных и международных законов его «арест» и его «заключение» абсолютно незаконны. Похищение — это криминал; ситуация усложняется, если этот криминал совершен государственным чиновником, по особому распоряжению ЦРУ.
Некоторые заявления о похищении систематически отклоняются французским судом. Юридическая система Франции совсем не независима, потому что ее члены назначаются правительством и привыкли выполнять распоряжения свыше по так называемым особенным делам, иначе говоря — политическим делам, которые не имеют ничего общего с юридическими. Таким образом, эти ситуации не заканчиваются ни арестом, ни заключением на основе решения юристов. С 15 августа 1994 года вопрос Ильича Рамиреса Санчеса, гражданина Венесуэлы, он же Салим Мухаммед, он же Карлос, закрыт его похищением и незаконным лишением свободы французским государством по распоряжению ЦРУ. Он является политическим заключенным. Юридическая процедура против Карлоса доказывает, что, несмотря на проделанную мной огромную и честную работу по защите его прав, на отсутствие прямых доказательств против него, он был заключен по двум статьям. Документы были полностью фальсифицированы, хотя я предоставила много «настоящих документов». Причины заключения основаны на двух сфабрикованных свидетельских показаниях и поддельном заявлении, сделанном сотрудником секретной службы (а именно DST — французская разведывательная служба, ставшая DGSI — генеральной дирекцией внутренней безопасности) при соучастии Запада и НАТО.
— Что дальше, Изабель? Чего ждать от них?
— Что касается будущего Ильича Рамиреса Санчеса, только могущественное государство, которое может дать отпор другим, сможет и его вытащить из французской тюрьмы и отправить на родину.
…Карлос пренебрег линией защиты в обывательском понимании: он говорил им о Революции, о торжестве высоких идеалов над неизбежными жертвами. Молох революции перемалывал своих детей, на руках Карлоса умирали его товарищи и по международному фронту, едва ли он беспокоился о жизнях врагов. Конечно, чтобы давать оценку деятельности Карлоса, надо помнить, что то время было концом колониализма и по всему миру приходили к власти люди, которые еще вчера сами были боевиками национального подполья, а в Израиле дважды к власти приходили махровые террористы Бегин и Шамир. XX век был борьбой идей, и жертвы погибших от рук городских партизан несоизмеримо меньше, чем в сотнях войн, которые развязывали джентльмены в чистых перчатках.
Впрочем, неверно и то, как Карлоса изображали в прессе — монстром и убийцей, для которого человеческая жизнь ничего не значит. Он всегда старался спланировать операции так, чтобы минимизировать случайные жертвы. Не был он и врагом полиции — Карлос разработал специальную стратегию по отношению к правоохранительным органам, согласно которой прямое столкновение с полицейскими допускалось в самом крайнем случае. Карлос рассказывал, что во Франции, начиная со времен президента-националиста Жоржа Помпиду, у палестинского сопротивления, среди которого были не только арабы, но и иностранцы, подобные ему, было такое соглашение с органами внутренних дел. А именно французская полиция не вмешивалась в их борьбу против «Моссада», а городские партизаны не нападали на французскую полицию.
— Это был для нас закон, — говорит Карлос. — Если вы ищете цель для нанесения удара или желаете устроить переполох, стреляйте в тех, кто сидит на верхушке; если вы не можете устранить хорошо защищенного крупного министра, пристрелите другого министра, который находится на низком уровне и менее защищен, или же пристрелите какого-нибудь депутата — это еще легче, разве не так? Не следует нападать на полицейских и непричастных к нашей войне людей; вместо этого найдите методы и способы, чтобы нейтрализовать их. Если мы не будем нападать на них, они не будут стрелять в нас. Не только во Франции, но и в любой точке мира этот вариант сработает.
