книги Левшина про математическую страну Карликанию. В математике его нешуточно завораживали идея бесконечности, отрицательные, мнимые числа, число пи и прочие абстракции. Мать закономерно гордилась удивительным отпрыском, но вела себя по-умному, вслух восхищавшихся им взрослых мягко обрывала, «звездной болезни» в сыне не культивировала, говорила: ты просто такой уродился мне на радость, судьбу надо благодарить или Бога, если он все-таки есть (мировоззрение у Тамары всегда было несколько неопределенным, сейчас она склоняется к богооставленности этого мира).
Детей-сверстников Илья сначала вовсе не сторонился. Он просто не совсем понимал, что с ними делать. Когда пошел в школу, явно экспериментировал от нечего делать (программа начальной школы по понятным причинам не представляла для него не только трудности, но и интереса). В своих экспериментах Илья вполне разумно шел от имитации: пытался бегать рядом с одноклассниками на переменах, кричать то же, что и они, попросил Тамару купить ему меч джедая, пистолет и — чуть позже — мобильный телефон. Тамара все это поощряла, но никаких успехов не видела. Меч Илье сломали, пистолет отобрали, мобильный телефон куда-то пропал. Илья пожал плечами — ну, я пытался, не получилось, — и вернулся к книгам, энциклопедиям, позже — компьютеру с интернетом.
В конце года директор школы сам предложил перевести мальчика в гимназию, причем сразу в третий класс. Тамара согласилась, а Илья за пару недель лета с воодушевлением прочитал и изучил все полагающиеся учебники, перерешал все задачи.
В гимназии Илье, как ни странно, понравилось меньше, чем в обычной школе. Пытаясь объяснить матери, он сказал так: «Там всем было всё равно или смешно, они, даже когда дрались, толком не злились, а здесь они смотрят, видят, сравнивают и злятся». Тамара до сих пор не знает, что именно он имел в виду, но чувствует в словах сына какую-то правду: обстановка в гимназии была действительно неприятная.
Гимназический учитель математики (он же — классный руководитель) ранжировал детей по участию в олимпиадах. Воспитанный в уважении к старшим Илья по его наказу принимал участие во всем и почти везде занимал какие-то места. В конце концов закономерно поступило предложение от Новосибирской школы-интерната для одаренных детей: «Там он будет среди своих», так сказал человек, который отбирал способных школьников со всего региона. «Я туда не хочу, но поеду», — так сказал сам Илья.
Тамара заплакала светлыми слезами — в сущности, много лет она жила только ради сына. Теперь он уедет и вряд ли вернется в Томск. А что же остается ей? «Главное, чтобы он был счастлив», — сказала она себе и улыбнулась сквозь слезы.
Из интерната Илья писал матери письма, похожие на охлажденное жидкое молоко (образ самой Тамары. —
Потом, после интерната, вполне ожидаемо — МГУ, математический факультет. Поступил, учился. Сначала жил в общежитии, потом стал снимать комнату, мать сама предложила оплачивать — почувствовала, что от общежития Илья за много лет просто устал.
А потом однажды днем позвонил из Москвы незнакомый человек — куратор курса — и сказал, что Илья в больнице. В психиатрической.
Почему-то она почти не удивилась. Конечно, сорвалась, поехала. Попыталась разобраться, что произошло. Илья перестал ходить в университет. Сидел дома, из комнаты круглые сутки доносились какие-то странные звуки синтезатора — видимо, он что-то сочинял. Не ел, не спал, почти не выходил в туалет. Встревожившиеся соседи по коммуналке сначала пытались говорить с самим Ильей, но он на контакт не шел, причем выглядел ужасно. Тогда позвонили медикам. Медики поартачились, но приехали. Потом уже они сами связались с университетом.
Илья при встрече был слегка заторможен, спокоен.
— Ты понимаешь, что нужно учиться? — с отчаяния Тамара заговорила как самая обычная мать с самым обычным ребенком.
— Да, понимаю. Это было неправильно. Я еще не готов.
Выписался, восстановился в университете (там вошли в положение, конечно). Еще два года, диплом. На последнем курсе работал (Тамара извиняется, но объяснить, что он там делал, не может). Через полгода после диплома — еще одна госпитализация. Диагноз — шизофрения.
Я смотрю сочувствующе. Увы, я действительно ничем не могу ей помочь. Только выслушать. Мне жаль, мне ужасно жаль…
Но Илья опять вышел на работу. И работал еще три года (еще одна госпитализация где-то в промежутке). А потом однажды с небольшим чемоданом появился на пороге материнской квартиры.
— Мама, здравствуй, я приехал домой, — сказал он и прошел мимо нее в свою комнату.
С тех пор он из нее практически не выходит.
— Он принимает лекарства?
— Не знаю. Я ему их покупаю и даю.
— А что же он делает целыми днями?
— Работает. Часов по девятнадцать-двадцать в день. Он очень мало спит, а ест за работой. Он говорит, что ищет формулу музыки.
— Что?!
— Он говорит, что музыка лежит в основе мира. Еще Пифагор это знал. Но тогда не было способов, технологий. А сейчас уже расшифровали геном человека, и поэтому пора. Геном, следующий этаж — музыка, это более глубоко. Нужно найти формулу, пока люди не наломали дров на верхних этажах, не
