– Браво! Браво! – кричат из публики.
Елена Владимировна очень довольна собой: она дочитала стихотворение до конца – по памяти, без единой запинки – не забыв ни одной строки. А стихотворение большое и сложное – про весну, цветы и любовь.
Аккордеонист вопросительно глядит на директора дома – Бориса Борисовича: не пора ли вспомнить о музыке? Борис Борисович стоит у дверей под полинявшим от солнечного света
Публика не хочет отпускать Елену Владимировну.
– Еленочка, расскажите нам, как у вас с Константином Петровичем было! – просят из зала.
– Елена Владимировна, про рубашку, пожалуйста!
– Про кофточку!
– Да нет же, это рубашка была! Правда рубашка, Елена Владимировна?
– Про то, как с Константином Петровичем, про это.
Елена Владимировна чуть-чуть кокетливо говорит в микрофон:
– Да ну вас! Вы все уже знаете!
На губах у нее яркая помада, на ней бежевое платье с блесками, бирюзовый кулон на широкой ленте.
– Еще расскажи, Леночка! И пусть Константин Петрович тоже рассказывает!
– Сколько можно! Всем надоело уже, – говорит Елена Владимировна, однако не торопится отходить от микрофона.
– Не надоело! – кричат. – Неправда!
– А ты не нам рассказывай! Ты ему – музыканту! Он не слышал еще!
Елена Владимировна глядит на аккордеониста такими глазами, словно его до сих пор на сцене не видела:
– Да он молодой, ему не интересно.
– Ему как раз интересно!
– А вот Борис Борисович, может, не разрешит…
– Разрешит, разрешит!
– Борис Борисович, вы разрешаете?
Борис Борисович ничего не отвечает, но всем своим видом показывает, что это все его не касается.
– Как вас зовут, молодой человек? – спрашивает Елена Владимировна аккордеониста.
– Алексей.
– Простите, как?
– Алексей! Алексей! – кричат из зала.
– Алексей, посмотрите, – говорит Елена Владимировна, – видите того мужчину… седого? Вон, у окна. Это Константин Петрович – моя первая любовь. Ну, может, не совсем первая, я и в третьем классе влюблялась, но первая – по-настоящему.
Оказавшись в центре внимания, Константин Петрович, поощряемый аплодисментами, поднимается с места.
У него дрожит подбородок, но это не мешает ему широко улыбаться.
– Она тогда не говорила… – голос у него сиплый, – что по-настоящему…
– Говорила, говорила, он просто забыл, – весело произносит в микрофон Елена Владимировна. – Увы, Алексей, тогда у нас ничего с Константином Петровичем не получилось. И мы расстались почти на шестьдесят лет.
– Они снова только здесь встретились, – обращается к Алексею полная дама в кресле-каталке.
– Сядь, Костя, сядь, – просит Елена Владимировна. – Я сама расскажу. Был сорок восьмой год…
– Сорок девятый, – отзывается с места Константин Петрович.
– Был сорок восьмой год, мне в сорок восьмом исполнилось восемнадцать.
– Сорок девятый…
– Не сбивайте ее, Константин Петрович! Какая разница сорок восьмой или сорок девятый?
– Как это «какая разница»? – протестует Елена Владимировна. – Мне восемнадцать лет исполнилось, я-то лучше, наверное, знаю…. Костя меня старше на год был…
– Почему был? Он и сейчас…
– Ну, сейчас уже не считается… А тогда он мне цветы дарил. Помнишь, Костя, мы на речку ходили? Алексей, вы даже представить не можете, какой Константин Петрович красавец был.
– Да он и сейчас красавец, – кричат из зала.
– Стеснительный только был, – уточняет Елена Владимировна.
