проспекте – нос к носу, – и наверняка встречались по нескольку раз, потому что практически соседствовали физически: когда я учился тут, он тут жил. Я-то был школьником, а он героем андеграунда, хотя и не в буквальном подполье жил, а на шестом этаже, о чем и поведал читателю. Он перечисляет некоторых жильцов своей коммунальной квартиры, – сдается мне, я бывал в этой квартире – там жила наша одноклассница.
Так вот, если с Верейской улицы зайти во двор со стороны несуществующей Латышской церкви, там за углом будет дверь на черную лестницу, очень мрачную, неухоженную, с верхней ее площадки ведет металлическая лесенка к люку в потолке, – на радость нам, люк не запирался на замок, – через него мы попадали в стаканообразное помещение, сопряженное с чердаком, а оттуда по еще одной лестнице карабкались в башню, из которой уже можно было выйти наружу и спуститься на крышу. Эта башня – пункт местной противовоздушной обороны, объект, сохранившийся еще со времен войны.
Крыша этого дома довольно крутая, передвигаться по ней можно только по самому верху. Чтобы с нее попасть на крышу школы, надо дойти до края дома и, держась за выступ брандмауэра, спуститься по склону к месту, где этот выступ становится невысоким, перелезть через него – с крыши одного дома на крышу другого. По правде сказать, сама по себе школьная крыша не была интересной – она полога, обычна, проста, одинакова в обоих направлениях, единственно привлекательна чем – это возможностью осваивать новые пространства (точнее – плоскости), продвигаться в глубь Подольской-Верейской. Здание, впрочем, в этом смысле бесперспективно, дальше нельзя – примыкающий к нему дом ниже нашей школы на два этажа, и тут предел нашим походам.
Но башня!.. Она замечательна. С нее открывается изумительный вид. На ней мы были выше всего в округе – может быть, только вровень с пожарной каланчой на Загородном проспекте.
Главную опасность в наших похождениях представлял некий дядька, проживающий, судя по всему, на шестом этаже. Однажды он залез вслед за нами в люк, чтобы натрепать нам уши, но мы оказались хитрее и сумели спрятаться за широкой печной трубой. Я далек от мысли, что это был не первой молодости Михаил Шемякин, – стал бы он заниматься такими глупостями. Но, возможно, кто-нибудь из обитателей той квартиры, перечисленных в его эссе. Шофер- дальнобойщик или моряк дальнего плавания, или отец художника, «гвардейский полковник, уволенный в запас за приверженность опальному маршалу Жукову».
Наш директор Федор Иванович немного чудил. Спасибо ему за это. Скучать не приходилось.
В педагогических кругах он был фигура известная, мы знали, что учимся в школе, директор которой в постоянном поиске. Нас нередко навещали комиссии, всякие методисты сидели на последних партах. Вероятно, за школой был признан негласный статус экспериментального полигона.
Формально школа была обычная – не математическая, не английская, не какая еще, но благодаря пассионарности директора, школу все время уклоняло куда-то. А человек он был увлекающийся.
Спустя время я навестил родные стены и узнал с удивлением, что школа наша обрела музыкальный уклон: в пору моего старшеклассия главным предметом была у нас химия – в Техноложку выпускников триста седьмой зачисляли без экзаменов. А до того были какие-то особые отношения с Герцена (с институтом имени Герцена). А еще раньше над нами шефствовали моряки. В те времена все классы были сгруппированы по «бригантинам». На одну «бригантину» приходилось три класса, связанных сложной системой шефства-подшефства, – старший, средний и младший. Между «бригантинами» шло перманентное соревнование. Помню, на каком-то общешкольном мероприятии старшеклассницы (а мы – «мелочь пузатая») пели под гитару: «В флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса…» – и нам было хорошо. Хорошо, что поднимает паруса. Хорошо, что в дальнем синем море. И что в загадочном флибустьерском – особенно хорошо. Грех жаловаться.
Мне трудно сейчас объяснить, что это была за поощрительная акция такая – тогда я учился в классе, пожалуй, пятом, – команда нашей «бригантины» в чем-то не-вспомнить-в-чем победила, и я был среди тех, кто пожинал плоды победы. В числе других счастливчиков я провел в нашей школе какое-то время с ночлегом – как бы в походных условиях. Вероятно, были каникулы. Вероятно, весенние. Мы ночевали в спортивном зале в спальных мешках, нас кормили из полевой кухни, с нами возились курсанты морского училища, нам показывали кино, мы ездили в тир, и нам дали выстрелить из настоящего карабина. Странно, что от всего этого остались размытые воспоминания, похожие на туманный сон. (Может, это была «Зарница» – военно-спортивная игра пионерская?) Если честно, почти ничего не помню. Но что запомнилось хорошо – час после отбоя.
Лежим в спальных мешках на матах. Свет в физкультурном зале погашен. А наш «дядька морской», да, моряк – и не с печки бряк, а настоящий, к нам приставленный, авторитетно рассказывает о нашей военной мощи, равно как и о военной мощи противника. Темнота, лишь голос его звучит в тишине. Будет ли атомная война, будет ли третья мировая? – это нас очень интересует. Будет, обязательно будет. Я впервые услышал о событиях шестьдесят второго, о наших ракетах на Кубе. Он плавал – туда. А мы и не знали о том ничего. А было совсем недавно. А что делал я, когда мне было пять лет, – в октябре месяце? Лепил медведей из пластилина? А мир висел на волоске. Чуть-чуть бы еще, и полетели б ракеты. («По ракетам и анти-ракетам анти-анти- ракеты неслись», – поет Визбора мой двоюродный брат Миша, когда приходит в гости, и речь там идет о шестой мировой, что хотя бы как-то вселяет уверенность в беспрерывность истории… (Миша поймает дозу, он будет работать с реакторами, его похоронят на Серафимовском…)) В эту ночь я узнал о Пауэрсе – как его сбили над Уралом. Говорят, получилось только второй ракетой (наш моряк сказал «говорят»), а первой мы сбили свой самолет. «Забудьте, про что вам рассказывал, об этом нельзя». Мы всё понимаем. Нельзя.
Ну и как же это можно забыть, если нельзя никому рассказывать? Вот я и запомнил. Как нам доверили тайну.
Давно не встречал таких тонких резинок. Мне говорят: шляпные, – нет, те были тоньше, их еще использовали в авиамоделях. Они
