— Нет.
— Ты знаешь, что я стану гномом? — спросил Сампа.
— Нет.
— Ты знаешь, что у меня скоро вырастет борода? — спросила Ханна.
— Нет.
— Ты знаешь, что мне придётся водить хороводы с девчонками? — спросил Сампа.
— Нет.
— Ты знаешь, что я расквашу нос и тебе, и всем остальным, если мне придётся водить хороводы с девчонками? — спросил Злюк.
— Нет.
— Хоть ты ничего и не знаешь, а хорошо говоришь по-фински для иностранца, — похвалил Пат.
Этот погонщик был очень тихий человек. Казалось, что он всё время о чём-то думает. Мы удивились: о чём можно думать, если ничего не знаешь? И только когда мы снова оказались во дворе у Козломороза, он заговорил.
— Ты знаешь, что эти дети совсем сумасшедшие? — спросил он у учителя.
— Знаю, — сказал учитель. — А ты знаешь, что папа хочет уйти на пенсию и заставить меня продолжать его дело? — спросил у погонщика учитель.
— Знаю, — ответил тот.
— Но я хочу быть учителем. Это моё призвание, — объяснил учитель.
Погонщик покачал головой и пожал учителю руку на прощание. Мы видели, что он вложил в руку учителю купюру в двадцать евро.
— Ты уж держись, — сказал погонщик на прощание и уехал, всё так же покачивая головой.
17
После ужина мы расселись в избе по скамеечкам, а жена учителя мазала нам подбородки кремом. К вечеру они покраснели и стали шершавыми.
— Обветрились, — объяснила жена учителя, — от холода.
Мы, конечно, не поверили ни единому слову.
Учитель между тем пропал. Точнее, он не пропал, потому что мы-то все знали, куда он делся. Он делся в дыру под половицами.
У учителя появилась лопата. Он купил её на те двадцать евро, которые получил от погонщика. Во время ужина учитель тайком сбегал за озеро в магазин и контрабандой, в штанине, пронёс лопату в свою комнату. Мы это знали, потому что по дороге через избу его задержала хозяйка.
— Ты хромаешь, — сказала хозяйка учителю.
— Профессиональная болезнь, шахтёрский артроз, — отмахнулся учитель.
— На лыжах ходи почаще, все болезни пройдут, — вмешался в разговор Козломороз. — У меня в молодости так немели колени, что сапоги приходилось лёжа на спине надевать. А на лыжах расходились. Тысячу километров проехал на прямых коленях на Иванов день, стали мягкие, что твоя глина.
— На Иванов день не катаются на лыжах, — заметила Ханна.
— В том-то вся штука! Чудеса, а? — усмехнулся Козломороз.
— Да уймись уже со своими лыжами! — прикрикнула на него хозяйка.
— Я пошёл спать, — сообщил учитель, широко зевая.
— Прямо сейчас? Времени всего пять часов, — забеспокоилась хозяйка.
— Надышался свежим воздухом.
Когда учитель повернулся, чтобы уйти, мы все заметили лопату — штык её торчал у учителя из-за пояса.
— Как думаешь, нам пора волноваться? — спросила хозяйка у Козломороза. Она тоже заметила лопату.
— Вот ещё, — фыркнул Козломороз. — Пускай сперва бороду отрастит.
Учителя не видно было весь вечер, но мы знали, что работа движется. Мы поняли это по куче песка под окном комнаты учителя и его жены. Куча неуклонно росла.
