поручил Михаилу. Так и сказал: «Не удивляйся и не ограничивай себя только сельским хозяйством, бери шире, этого требует обстановка». Над этой фразой давнего патрона они с Раисой размышляли не один раз. Но тогда как аванс на его будущее правление они ее не рассматривали. Такой прогноз казался им слишком смелым.
С того времени некоторые коллективы уже выдали результаты. И теперь необходимо было в них разобраться по-настоящему. Потому что уже первое чтение материалов Михаила встревожило. Они указывали на то, что положение в стране более сложное, чем представлялось и Андропову и ему. К тому же, в рекомендациях ученых мужей кроме множества оценок почти не было четких указаний на средства решения назревших проблем. Их-то и придется теперь находить ему. И никому другому. Кажется, уже явилось понимание в главном — необходимо как можно скорее найти способ хотя бы частичного снятия того имперского перенапряжения, которое чувствуется во всем и не может не подрывать силы страны.
Вспомнилось, что на столе уже несколько дней лежат нечитанные из-за поездки по стране документы и среди них записка академика Арбатова по Афганистану и папка с документами Политбюро по академику Сахарову. Помощник Болдин запросил ее из архива после письма президента Австрии и других зарубежных деятелей с просьбой рассмотреть вопрос о возвращении Сахарова из ссылки, которого таким образом наказали за протесты против ввода советских войск в Афганистан. Не терпелось посмотреть и справку Госстаткомитета по антиалкогольной компании. За сто дней это было его первое крупное и, как многие убеждали, важное решение. Раиса под непосредственным впечатлением от пьянства брата даже настаивала на сухом законе. Не меньшим был напор и ближайшего в то время соратника трезвенника Лигачева. В результате запретили выпуск «бормотухи» — так в народе называли низкосортные вина, на пятьдесят процентов снизили производство водки и коньяка. Под угрозой исключения из партии партийным чиновникам и госслужащим запретили банкеты с употреблением спиртного. Усилили наказания за выпивку в рабочее время. В качестве компенсации нарастили выпуск пива и соков.
Даже беглое ознакомление с документами в «деле» Сахарова вызывало вопросы. Правосознание юриста не могло принять и согласиться с тем, что ссылка была внесудебная и, главное, бессрочная! Да еще и за компанию с женой. А она за что? Или она поехала за ним как декабристка? Правда, Боннер Елена, или, как выразился на заседании Политбюро один из секретарей ЦК, — «зверюга в юбке», и сама не мёд. Еще та диссидентка. Поговаривают, что она академиком полностью манипулирует и даже поколачивает. Когда по Сахарову принимались решения, Горбачев еще не был членом Политбюро. Просто Секретарей ЦК в такие проблемы не посвящали. Как и по Афганистану, когда решение было принято совсем «узким» составом: Брежневым, руководителем КГБ Андроповым, министром иностранных дел Громыко и министром обороны Устиновым. Других членов Политбюро только поставили в известность, а кандидаты — Горбачев, Шеварднадзе и другие, сначала узнали об этом из СМИ. А потом официально — на Пленуме Центрального Комитета. Голосовали члены пленума за ввод войск, как тогда было принято, единогласно. И он ведь, как все, тоже голосовал «за».
Как неожиданно сплелись эти две проблемы. «Отец» советского ядерного оружия Сахаров и Афганистан. Он первый, кто публично осудил решение о вводе войск в эту страну. Причем в форме не принятой, если не сказать запрещенной, в СССР. Это было сделано в форме интервью иностранным СМИ. За что и пострадал. Неужели он один прав? Правда, еще академик Георгий Арбатов не дает покоя. Звонит, шлет записки, просит хотя бы объявить о начале вывода войск и освободить Сахарова. Советует также срочно заняться «еврейскими» отказниками. Говорит, что без этого американцев с их позиций не сдвинуть. Им начхать, что все они секретоносители. Право на выезд, убеждены в американском Государственном департаменте, выше безопасности. Недавно Арбатов вообще выдал, предложив отдать Японии четыре курильских острова. Иначе, мол, с ними каши не сваришь. А у них и деньги и технологии. Как-то все эти рекомендации похожи на очень тонкие провокации. Может, не зря Андропов, хотя и хвалил, но рекомендовал особенно не приближать Арбатова. Есть данные, что он близок с помощником президента США Генри Киссинджером. Недавно об их встрече рассказали такую байку. Киссинджер спрашивает Арбатова: «Вы еврей? Тот отвечает: я русский. Ну, тогда я американский», — согласился Киссинджер. Но работать с кем-то надо. Арбатову не успеешь назвать проблему, а у него уже готовый ответ. Умный, активный, проницательный из тех «ученых евреев», без которых ни один руководитель СССР не обходился.
А что партия? Ведь все молчат. Выводить войска действительно надо, но поддержит ли его Политбюро? Или обвинят в капитуляции перед американцами и предательстве афганских товарищей? Как разбудить хотя бы актив. Или так и будем «одобрям-с». Еврокоммунисты, особенно итальянские, постоянно критикуют нас именно за отсутствие партийной демократии. Но у нас она не придумана, а сложилась в конкретных условиях и под решение определенных задач. Недаром еще на заре советской власти ходила байка на эту тему. Так, в одной области местные товарищи, чтобы не выпустить джинна плюрализма из бутылки, поручили одному члену партийной ячейки голосовать всегда «против», другому — «воздержался», остальным естественно — «за». Таким образом, и демократию соблюли, и дискуссий, пагубных для дела строительства социализма, не допустили. Потом постепенно такой метод и распространился во всех ячейках партии и государства. В предвоенную пору он достиг партийных вершин. Так и сложился в СССР авторитарно- мобилизационный политический режим единогласия, который острословы окрестили как «одобрям-с». Я же сам через все это прошел. Дискуссии, конечно, были, но не публичные, а под «ковром». Ведь как это выглядело на практике. Руководитель парторгана выдвигал идею или концепцию. Она обсуждалась на бюро и, в случае консенсуса, поручалось партийному аппарату с привлечением экспертов из практиков и научных учреждений воплотить ее в проект доклада, резолюции или директивы. Затем проект снова обсуждался на бюро и в случае общего согласия выносился, как правило, без дискуссии на утверждение партийного форума соответствующего уровня. Очевидно, предполагалось, что избранные или назначенные партийные руководители не должны перекладывать ответственность за свои решения и возможную некомпетентность на партийный демос — пеструю и разрозненную массу из крестьян, рабочих и разночинной интеллигенции под странным названием «прослойка».
