— Что думаешь ты, Александр Николаевич?
— На самом деле, товарищи, это не письмо в газету, а добротно сделанная статья. Может в редакции, а может и в наших стенах. Настоящий антиперестроечный манифест. Самое неприятное, что его идеи явно разделяет часть членов Политбюро. Немало таких и в ЦК. Необходимо подготовить и дать в «Правде» ответ с подтверждением курса на перестройку, как генеральной линии партии.
Яковлева рьяно поддержали Рыжков, Шеварднадзе и Разумовский.
— Здесь ее готовили, это же видно, — вступил в разговор Иван Фролов, — материал поступил и ко мне, но я сообразил, откуда ветер… и печатать не стал. Думаю, ну не может какой-то доцент, так капитально разложить все по полочкам… в ЦК явно завелся крот? Это провокация с целью расколоть общество, да и ЦК тоже. А цель — вернуть страну в доперестроечное время.
— Бери, Иван, выше. Здесь удар прямой наводкой по Политбюро, — горячо поддержал главного редактора «Правды» Горбачев, — кто-то хочет «раскачать лодку» и посмотреть, как экипаж поведет себя. Егор Кузьмич, у тебя редактор Чикин с письмом Андреевой был?
— Да, показал это и еще несколько писем. Никто из авторов за красную линию не заходил…
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду разнузданность, которую теперь часто путают со свободой слова. «Огонек», «Московские новости», «Аргументы и факты» и другие так называемые демократические издания уже давно эту самую красную линию перешли. Кстати, добрались уже и до ЦК и до Вас Михаил Сергеевич. И я одобрил стремление Чикина дать для баланса мнений подборку трезвых взглядов.
— Подожди, ты что-то не то говоришь. Гласность, которую мы вводим, можно сказать насаждаем, никаких закрытых для критики зон не предполагает. И ЦК и Генеральный секретарь, все должны быть в равном положении. Что крутишь головой, разве не так?
— Вспомнил английский анекдот: лежит пьяный на тротуаре, подходит полисмен и говорит: джентльмен, освободите проход. Тот посылает его подальше. Полисмен повторяет: именем закона прошу. Тот опять посылает. Тогда полисмен говорит: в последний раз именем королевы приказываю освободить проход. Тот вмиг протрезвел, поднимается и, извиняясь, уходит.
— И как анекдот относится к нашему разговору? — С юмором у Генсека была напряженка.
— Извините, Михаил Сергеевич, когда говорят, что перед гласностью и критикой все равны, это лукавство, ни больше, ни меньше… Есть предел. И в Англии это королева. У нас — Генеральный секретарь. Непременным атрибутом верховной власти является ее сакральность, по-современному — легитимность. Партийная печать это самое острое оружие и инструмент партии власти, а она стал использоваться против нее. Например, поднимают на щит раскольника и разрушителя Ельцина. А некоторые члены высшего руководства партии заявляют, что «вор лучше фашиста». Когда и то и другое отвратительно. Посмотрите, кто вновь заговорил о тотальной десталинизации: бюрократы-воры, теневики-капиталисты и их подпевалы из интеллигенции. Даст такой «капиталист» денег на спектакль и режиссер сразу на его стороне. В Грузии теневик Айвазов имеет богатство большее, чем бюджет республики. Когда его прижали, он закричал, что это возврат к сталинизму. А газеты, в том числе партийные, стали писать о начале репрессий в отношении предприимчивых людей и что такие действия противоречат курсу Горбачева. Этому надо положить конец. Передергивание в печати фактов, идей с правдой ничего общего не имеет.
— Насчет Ельцина это у вас личное. Как политик он пустое место. А кто это у нас о ворах и фашистах?
— Это мои слова, — откликнулся Яковлев, — говорил я об обществе «Память» и хотел подчеркнуть, что для страны, победителя фашизма, появление такой организации, хуже воровства, — склонный к афоризмам, он уточнил: «фашист хуже вора».
— В целом же ты зовешь нас назад, — продолжил Горбачев возражать Лигачеву, — управлять процессом надо не окриком и подметными статьями, а с помощью открытого содержательного разговора. Итак, давайте заканчивать. Вопрос ясен. Предлагаю, пусть Яковлев подготовит статью-отлуп, а Фролов напечатает его в «Правде». Это должен быть наш ответ реакции, а также тем, кто выжидает, ничего не делает или занимается саботажем. С такими, нам не по пути. Кто против? Нет никого. Отлично, будем вместе двигаться дальше.
Через неделю в «Правде» такая статья появилась. Кроме Яковлева руку к ней приложил и Черняев. Получилось как всегда туманно, красиво и хлестко: «Оправившись от шока первых послеапрельских лет, адепты концепции «твердой руки» пытаются посеять в наших рядах неуверенность…». Но ясности в оценке ситуации по стране она не добавила.
Напрасно Горбачев сделал вид, что все уладилось. К расколу между Горбачевым и Ельциным прибавился раскол в Политбюро между горбачевцами и лигачевцами. Пусть пока только идейный. Потом, к августу 1991 года произойдет и настоящий, организационный. Правда, из сторонников Лигачева к этому времени в руководстве страны останется только Лукьянов. Он то и будет одним из вдохновителей идейной оппозиции, которая перерастет в ГКЧП. Вот и не верь после этого, что не бывает вещих снов. С этого момента Горбачев оказался между двух огней: с одной стороны Ельцин, с другой — Лигачев, а после XXVIII съезда — Лукьянов. Однако ситуация двойного раскола Горбачева ничему не научила. Вечером на прогулке Михаил подробно воспроизвел дискуссию Раисе.
— Завтра хочу пригласить Толю Лукьянова и спросить, как понимать его лигачевщину. Видимо, из канцеляриста политика не слепишь, как ни старайся.
— Я же тебе говорила, что в Политбюро ему делать нечего. Ты не послушал. Теперь жди каждый раз подвоха. Ну, а что, будешь терпеть этого
