Глава шестая
Страшная присяга Лёдника
Наверное, каждому случалось увидеть во сне что-то такое, чего он в жизни никогда не встречал, только слышал. А здесь — на тебе, будто бы не сон, а воспоминание.
Прантишу снилась пальма.
Такая, как на рисунке в книге по географии. С длинным мохнатым комлем, с пучком листьев наверху, похожих на папоротник.
Вокруг был ровненький песочек. Хоть сейчас могилу копай.
В соответствии с сонником, в который заглянул Прантиш, как только проснулся, — сонник был потрепанный, с вырванными страницами, и остался в этом доме еще от бывших хозяев, даже не претендуя на место рядом с многомудрыми солидными томами новых жителей на основательных полках, — пальма в сновидениях означала осуществление самых тайных желаний. Но осуществиться они могли, только если ты отдашься на волю судьбы, как отдается волнам пассажир затонувшего корабля, которому повезло уцепиться за доску.
За окном, однако, не пальма раскачивала желтой головой, а здешний молодой клен — возмущенно отбивался растопыренными ладонями от мокрых поцелуев приставучего осеннего дождя.
Клен виднелся нерезко через запотевшие стекла. Так и хотелось начертить на них пальцем магические формулы, запечатывающие покой и счастье в доме, не давая им испариться. В отличие от большинства горожан, которые, чтобы не терять тепло и экономить дрова, конопатили окна намертво, доктор Лёдник приказывал в своем доме все окна периодически распахивать для притока свежего воздуха, полезного здоровью. Но это же доктор, чудак и чародей.
Прежде чем увидеть пальму, Прантиш полночи ворочался и думал о Полонее Богинской. Догадывается ли она, что приятель ее брата, потенци ального короля, на самом деле действует ему во вред? Прантиш мог бы ее предупредить — но не заслужила коварная красавица! Интересно, где она сейчас. И с кем.
После завтрака — быстрого и мерзко полезного — гречневая каша, отварная говядина, простокваша, — пани Саломея начала упаковывать вещи, подгоняя заспанного Хвельку. Ему сколько бы ни удалось поспать, всегда было мало, так бы и не вылезал из постели. Разве что подкрепиться. Хвелька оправдывал свою медлительность больной печенью, а Лёдник объяснял прирожденной ленью, коя возникает от преимущества в организме флегмы. Но разгонять флегму Хвелька был согласен только горелицей, а этого безжалостный доктор не допускал, — мол, напьешься здесь — похмеляться будешь у праотца Авраама, так как печень посадил конкретно на службе у щедрого на выпивку бывшего хозяина.
Во время лекции по логике Прантиш на последней скамье аудитории выиграл у Недолужного в кости три шелега, за которые теоретически можно было бы приобрести трех профессоров Лёдников... Но и одного казалось слишком, чтобы он облез неровно, как говорит Недолужный. Временами Вырвич вспоминал своего отца, пьяницу и буяна на весь повет, и думал, что вряд ли он одобрил бы сыновьи занятия. Отец бы сидел сейчас не на лекции, а среди шляхтичей за поминальным столом и спорил, кто более достоин быть воеводой виленским, пан Михал Богинский или пан Кароль Радзивилл, а после спора на словах схватился бы за саблю. К досаде горожан, стычки между шляхтой, съехавшейся в Вильню, делались все более частыми и кровавыми, соответственно количеству выпитого вина. Вот и сегодня студенты передавали друг другу, какая страшная произошла вчера баталия прямо на площади перед ратушей — десять вояк погибло, а раненых так втрое больше. Среди последних — несколько горожан, которым не повезло проходить рядом. Эх, вот где настоящая жизнь, а не в этих аудиториях!
А потом Прантиш представлял, как он, опьяненный дурманом боя, умирает на виленской мостовой. И ради чего, получается, он отдал жизнь, кого защищал, кому показал героический пример?
...Упакованные сундуки стояли посреди комнаты. Лёдник взвешивал в руках тяжелый томик, взятый из «лишней» стопки, прикидывая, может, все- таки хоть его еще втиснуть в котомку.
Вдруг в ворота со всей дури громыхнули. Это уже напоминало древнегреческую комедию, в которой пьяные гости никак не могут разойтись по домам, кружат и все равно возвращаются к усталому и объеденному хозяину.
— Не шляхетский дом, а какая-то придорожная корчма! — раздраженно верещал Хвелька. — Вот у его мости пана Малаховского.
