– Восприятие зависит от слов! – возразила она и заколебалась, как будто пытаясь что-то вспомнить. – В начале было…
– Не было никакого начала, – перебил ее он, расплываясь в улыбке. – Никогда никакого начала не было. Ты веришь тому, что вычитала в книге, что застряло в замороченных умах людей. Эсикио, это привидение, что стоит перед тобой, тоже когда-то думал, что нашел смысл. О, сколько он терзался насчет смысла! Как только он выбросил все эти терзания из своего помраченного видения, взошло солнце и мир проснулся внутри его. С тех пор он не переставая смеется.
Тут старик издал громкий радостный вопль и пустился в пляс, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, как весело играющее дитя.
– Есть у меня тело или его нет – я смеюсь, я сама радость, и, где бы я ни был, всегда светит солнце.
– Что толку от солнца? – сказала Лала, не впечатленная его выходками.
– И от меня, – фыркнул от смеха дон Эсикио, поднимая лицо к небу. – Да и от смеха – какой толк, верно?
И он снова разразился ликующим криком, а за ним последовал взрыв гомерического хохота, от которого задрожали камни.
Внезапно что-то вокруг изменилось. Все так же светило солнце, но все погрузилось во мрак. Вдалеке прокатился гром, хотя туч не было. Ветер с силой рванулся вверх по ступенькам пирамиды, ошеломив старика. Он снова завопил, на этот раз удивленно, и увидел, как на дороге выросло с десяток пыльных вихрей, воронками вытягивающихся вверх. Все еще смеясь, он запрыгнул на огромную каменную ступень, потом снова соскочил вниз и тремя прыжками вернулся к тому месту, где стояла женщина.
Волосы женщины развевались на ветру. Глаза ее горели красным огнем, лицо выражало свирепую решимость. Как легко он вывел ее из себя! Ее захватила собственная магия. Она взмахнула рукой – и к небу поднялся целый ураган пыли, скрыв из виду лежащие внизу руины. Стало еще темнее, на утреннее солнце наползали черные тени, пытаясь стереть его с неба.
Стоя друг подле друга во внезапно воцарившейся темноте, оба долго молчали. Наконец старик хихикнул.
– Чую мерзкое зловоние Страшного суда, – проговорил он.
– Вот и славно.
– Но попахивает и страхом, только не моим, милая моя, а твоим.
Эсикио опять засмеялся – весело, понимающе.
– Твоя сила – не более чем паутинка, сплетенная из слухов и молвы. Дочь слухов, ты слышишь, как я смеюсь?
Казалось, отовсюду доносится тихое хихиканье – явно человеческое, но непостижимо было, откуда оно взялось. Затем из глубоких тайников разрушенных дворцов, из пустых храмов поднялся целый хор смеха. Из долины, с возвышающихся за ней гор и холмов, слышны были раскаты веселого хохота, от которого становилось хорошо на душе. Звук многократно отражался от древних стен и парапетов, эхом проходя сквозь город и бомбардируя тьму.
Лала в гневе замахнулась, желая сбросить старого плута со ступеней и вообще прекратить его существование, но он куда-то исчез. Она застыла, прислушалась и услышала, как он, дурачась, орет что-то с вершины их пирамиды. Его смех звенел над ней, потом раздался откуда-то снизу и в конце концов зазвучал со всех шести сторон. Казалось, ничто не может заставить его умолкнуть.
Ей, способной изменить все, что угодно, – даже отстроить заново этот город из первобытных горных пород – оказалось не по силам заглушить этот радостный гул. Она не могла переместиться на большую пирамиду, не могла заставить Сариту явиться к ней. Опять раздался смех, и вновь ночная тьма наполнилась им. Старик стонал, гоготал, щелкал каблуками под взрывы хохота, охватившего весь город.
– Я отправлюсь к ней домой, жалкий кривляка! – крикнула она. – Туда, где она играет в свои мутные игры. Найду – и вместе мы пойдем к нашей цели!
После этих слов Лала исчезла. Скоро смех умолк, и над руинами Теотиуакана воцарилась полная тишина.
– Что случилось? Они уже зво… – торопливо пыталась спросить что-то Сарита. Она только что очнулась, веки ее подрагивали, она испуганно озиралась вокруг. – Они звонили? Из больницы звонили? Они знают?
– Сарита! Кто – они? О ком ты говоришь?
Заторможенно хлопая глазами, старушка пыталась рассмотреть, что происходит вокруг. Это была гостиная ее дома, родные и близкие все еще были здесь, они стояли кружком, глядя на нее. Кто-то бережно держал ее голову и плечи, склонившись над ней там, где она упала в изнеможении.
– Хайме, – прошептала она, едва слыша себя. – Хайме, – повторила она. – Сынок.
–
– Они должны знать…
– Что знать, Сарита? – спросил он, прикасаясь рукой к ее щеке, чтобы она услышала его. – Скажи, что мы должны знать.
– Конечно, мать, скажи им то, что они должны знать, – услышала она женский голос и вздрогнула всем своим обессилевшим телом.
Лала стояла в кругу вместе с остальными. Все глядели обеспокоенно, она же делано улыбалась.
