брела по пустыне. Возможно, так и было. Никогда еще не приходилось ей предпринимать такое путешествие. Неизвестно, что ее ждет, какую цену придется заплатить ее телу. Она шла и старалась успокоиться. Страху не одолеть ее. Да, она стара. Но, хоть она и отпраздновала недавно свой девяносто второй день рождения, не пришло еще время ей покидать мир материи и смыслов. А значит, и
Это была нейлоновая хозяйственная сумка – с такой она ходила на рынок прохладными ранними утрами в Гвадалахаре, перед самым рождением ее младшего сына. Снаружи ее украшало яркое цветное изображение Девы Марии, а внутри лежало множество предметов, освященных ее молитвами и намерением. Она слегка встряхнула сумку, как бы утверждаясь в своей миссии, и вспомнила те давние дни перед появлением на свет ее тринадцатого ребенка, когда вся жизнь, казалось, подбадривала ее. Славное это было время: ей было сорок три года, она была все еще хороша собой, замужем за молодым красавцем, которому уже подарила трех сыновей. Он женился на ней, едва закончив учебу, – его не остановил ни ее возраст, ни девять детей от предыдущего брака. Он пошел наперекор своей семье. Поговаривали, что она его приворожила. Всегда ведь найдутся такие, кто никому не верит. Поженились они по любви, чистой и простой. В любви родились у них и четыре здоровых сына.
Старая женщина замедлила шаг и остановилась. Гроза все еще сверкала молниями и неистовствовала, но больше не было этой зловещей тишины. Теперь, кроме приглушенного звука собственного дыхания, она слышала что-то еще. Вдалеке вместо грома с нарастающей силой штормового ветра звучала музыка. Он где-то рядом, чувствовала она. Она постояла, прислушиваясь, и вдруг поняла – да это же знакомая песня несется от горизонта навстречу ярости неба! Вот что это за музыка! Как давно это было. Как раз такую мальчишкой пел ее сын, водя пальчиками по струнам воображаемой гитары, выпевая бессмысленные слоги и всем телом трясясь в ритм, в подражание старшим братьям. Как же он называл этот грохот, как?.. Ах, вот!
«Это рок-н-ролл, мама, музыка жизни!» – крикнул он ей тогда.
Да, даже сейчас у него в голове крутится рок-н-ролл. Именно эти звуки мчались с ударами молнии в чернеющем небе, мощным ветром развевая ее седые волосы, хотя вокруг все было спокойно. Чувства не подвели ее. Она слышала теперь, как работает его сознание, как гулко отзывается радостью его большое, вечное сердце. Он где-то близко.
Снова поставив сумку на землю, она плотнее укуталась в свою вязаную шаль. Она была одета ко сну, в то, что было на ней, когда все явились в дом для участия в ритуале. Дальним уголком сознания она слышала и этих гостей – своих детей, внуков, учеников, друзей. Они собрались по ее просьбе, ведь не было ни одного случая, чтобы кто-то из детей или внуков, учеников или помощников отказал матери Сарите. Они смиренно пришли с погремушками из бутылочных тыкв, барабанами, свечами и горящей полынью, пришли, чтобы петь, молиться, просить. Они пришли, чтобы вернуть его, тринадцатого сына женщины, от которой не отмахнешься. Они пришли, как пришли бы их предки, чтобы совершить то, что положено воинам духа.
Этой ночью, когда столь многое стояло на кону, Сарита была перенесена из круга верных, собравшихся в ее гостиной, в мир, который существовал только в воображении. Она вторглась в сознание другого человека. Да, за это придется однажды заплатить, но сейчас ей нужно идти дальше. Нужно без всяких оправданий войти в сновидение сына, чтобы вернуть его, – если понадобится, тащить за ухо, как напроказившего. Ей ведь такое с ним не впервой.
Она покачала головой, вспоминая его мальчиком: как озорно смеются его черные глаза, с какой любовью его ручки тянутся к ее лицу, когда она устала или когда ее охватила грусть. Ничто, даже сама смерть, не разлучит ее с ним. Он всегда будет ей нужен, и никакой логике – пусть даже он сам будет спорить – ее не переубедить. За свои девяносто два года Сарита познала все радости и муки тринадцатикратного материнства. Она уже пережила смерть двоих детей. Уходили мужья, сестры, братья, но в ней еще достаточно жизни, чтобы в последний раз побороться за того, кого она любит. Она снова взяла сумку, стряхнула с образа Гваделупской Девы Марии толику неосязаемой пыли и стала вглядываться в окружавший ее пейзаж. Она потянула ноздрями воздух в поисках еще какого-нибудь знака и, поколебавшись, обернулась. Что-то, пока еще невидимое, привлекло ее внимание. Нужно идти в другую сторону, следовать внутреннему чутью – и музыке.
А музыка с каждым ее шажком, так нелегко дававшимся ей, становилась все громче. Казалось, вибрации идут одновременно из земли и с неба, пульсируя под громкими ударами – может быть, под бой барабанов в ее гостиной. Она безмолвно поблагодарила Бога за послушных детей и двинулась дальше, тяжело ступая сквозь густую пелену светящейся пыли. За близким горизонтом, над кромкой этого пустующего сна поднималась сиявшая живым светом Земля. Сарита затаила дыхание. В темнеющем грозовом небе, сквозь мерцающий жар что-то вырисовывалось на ярком фоне Земли. Вдали проступали очертания дерева! Его массивные ветви поднимались и опускались будто в чувственном блаженстве, отчего зеленые листья подрагивали и блестели. Сарита изумилась: откуда в этой бескрайней скудной земле могло взяться нечто столь мощное и плодоносящее?
«Мигель…» – прошептала она. Если сон цветной и живой, в нем обязательно появится сын. Он сам говорил: где он – там всегда весело. А тут так и было. Тут было что-то волшебное. Где бы он ни оказался, там был праздник, – это она точно знала. Она пошла к дереву, музыка звучала все громче. Может быть, прошла целая жизнь, может быть, всего минута, а может, не прошло и секунды. Она лишь чувствовала, что сердце ее бьется в такт веселой мелодии.
