посмотрел на нее. – Я ведь сам врач, не забывай.
– Но ты еще и трус! Возвращайся, тебе нужно закончить то, что ты начал!
– Ты же знаешь: все, что мог, я уже отдал.
– Ты в этом уверен?
– Ой, дай-ка я расскажу тебе, что мне приснилось перед тем, как я попал сюда.
– Мигель!
– Я был одним из воинов, которые охраняли Теночтитлан и священное озеро. Я был тем воином – ну, конечно, не был, но в каком-то смысле я остаюсь им. Я понимал, чего требует тот страшный миг, и полностью отдался судьбе, а потом вдруг все превратилось в звездный свет и космос.
– Хватит, Мигель! Твой мир – это не только звездный свет и космос. У тебя есть дом и те, кто тебя любит. Вдобавок у тебя есть я. Ты мой сын, и ты должен вернуться ко мне.
– Все – звездный свет и космос: и этот мир, и тот, эта мать и этот сын.
– Ты не звездный свет и космос, ты…
– Как раз это я и есть! Смотри-ка!
И он вдруг исчез среди мерцающих светил, плясавших у нее перед глазами. Остались только звезды и пространство между ними.
– Вернись! – крикнула она.
– Никак, – смеясь, ответил он, и она снова увидела его на дереве, которое как будто появлялось и исчезало.
Теперь он оседлал другую ветвь, болтал голыми ногами и махал ей рукой.
–
Страх матери взорвался яростью, и в то же мгновение Мигель увидел перед собой совсем другого человека. Вместо немощной старушки, которая пришла к нему, закутавшись в шаль и дрожа от холода, в полуденных солнечных лучах вечного настоящего стояла молодая красивая женщина – на ней не было ничего, кроме шали, ниспадавшей с прекрасных грудей и плеч. Она грозно смотрела на него, волосы ее развевались на ветру, поднявшемся от ее гнева. Ее омывал неистовый свет, лизавший ей волосы и кожу, как пламя из пасти дракона.
– Ты мой! – гневалась она. – Как смеешь ты уходить? Как ты посмел?
– Я не ушел от тебя, любовь моя, – ласково ответил он, с огромным интересом глядя на нее. – Но сон Мигеля подошел к концу. Игра окончена.
– Ничего не окончено! Ничего не кончилось! – воскликнула она. – Ты можешь сделать гораздо больше, чем сделал, – и сделаешь! – Она снова обратила гневный взгляд в сторону планеты и показала на сверкающие огни. – Ты будешь спокойно смотреть, как гаснет твое видение – вон там, прямо у тебя на глазах?
Мигелю был знаком этот голос. Он ответил с улыбкой:
– Это бесполезно, любовь моя. Мой путь бесконечен, но моему бедному телу и одной мили больше не осилить.
– Тело тебя послушается. Так ведь всегда бывало! Возвращайся отсюда ко мне… к нам!
Издалека доносилось пение его родных – братьев и сыновей, их жен и детей. Они стояли там в кругу и звали его обратно, в физический мир. Он знал: они ведь и правда хотят помочь ему, они исполняют волю его матери.
– Не могу, – только и сказал он.
– Ты же мой! – закричала она.
– Я никогда не был твоим.
Мигель смотрел в глаза своей возлюбленной и видел ее красоту, ее горечь, ее достоинство. Он слышал мольбы матери, но доходил до него лишь отчаянный вопль этой женщины, которую разными именами называли на протяжении человеческой истории. Она олицетворяла все человечество, живое чудо, пойманное в ловушку собственного заклинания. Это она забыла о том, что такое рай. Это от нее померк чистейший свет. Глядя на нее, он вспоминал несчетное число тех, что говорили о своей любви к нему и ополчались при этом на самих себя.
Он протянул к ней руку, голос его смягчился.
– Твое искушение велико – оно сильнее нужды во мне.
Когда он прикоснулся к ее обнаженному плечу, огонь в ее глазах унялся и он снова увидел свою мать, опять постаревшую, дрожащую от холода, которого она не чувствовала. Она всматривалась в него смягчившимся, молящим взглядом.
– Сарита, не терзай себя, – успокаивал он ее. – Я стал теперь всем.
– А как же я? – спросила она совсем как ребенок, трясясь в своей ночной рубашке и глядя на него широко открытыми испуганными глазами. – Не покидай меня, – просила она. – На что мне мир, в котором не будет тебя?
– Мигель не может вернуться, он умер.
– Древние иногда оживляли мертвых! – Глаза ее вспыхнули, и она смущенно опустила взгляд. – Я попрошу их,
