Сарита пожала плечами.
– Мы везде ищем Бога, – смущенно сказала она. – Это же естественно.
– Есть одно место, где глупые люди никогда не ищут.
Взмахом костлявых рук дон Эсикио показал на свое тело, от макушки до пальцев ног, чтобы она увидела человека, каким он был – сейчас или когда- то. Покачав головой, он глубоко вдохнул ночной воздух и позволил звукам летнего вечера наполнить тишину.
– Ум ведь паникер, – заметил он, – совсем как лодка с прохудившимся дном: отчаянно старается удержаться на поверхности океана спокойствия и отказывается погрузиться в него.
Его внучка молчала. Она думала о чудесах, о таинственных силах жизни, которым нужны верные союзники. Как и все, Дхара хотела быть таким союзником и, как все, боялась, что за это придется слишком дорого заплатить. Сарита тоже очень часто привязывалась к удобным историям и привычным путям, боялась, колебалась. Она, как и все, предпочитала знать, кто она и куда идет. Кто захочет поменять надежную гавань привычных знаний на ужас забвения?
– Разве можно предать забвению бесконечную жизнь? – спросил дед, следуя за ее мыслями. – Кто мы – жизнь, этот океан, что вечно расширяется, или маленькие разбитые лодчонки?
Разбитые лодчонки или полные решимости пловцы, мы боремся за выживание – уж как умеем, думала Сарита. Зачем Мигель требует от людей такого мужества? Он думает, сдаться легко? Разве ему самому не приходилось стоять над океаном, таким глубоким и страшным, и делать свой выбор? Конечно приходилось. Он тоже расставался с ложью. Он умирал при жизни, и умирал в одиночку. Так что он знал, как это трудно.
– Да, знал, – отозвался Эсикио, – и тоже упорствовал. Даже тебе, учителю, было не вытолкнуть его из лодки.
– Но помни: я еще и его мать, как и Мигель был не только мудрым мастером, но и мужем Дхары.
Ну, не совсем мужем, поправилась она про себя, но из-за того, что они близкие люди, сдаться было не легче, а еще труднее. Эта женщина искала отца и целителя, избавителя и спасителя. Вместо этого ее реальность разрушена, уничтожена. Это не кажется ей спасением, это как упасть, соскользнуть – но куда? И что там ждет?
– Полная осознанность. – Старик засмеялся и добавил: – Невыносимая участь, правда?
– Осознанность не заменит маленьких радостей жизни, не согреет и не приютит, как наши убеждения, – возразила Сарита, понимая, что это слабый довод.
– В мое время подняться выше своих убеждений считалось для воина величайшим вызовом, – сказал Эсикио. – А сегодня на это смотрят как на бесцеремонное покушение на собственную личность. В наше время мы гнали гнев до самых границ, прорубаясь сквозь колючки и сорняки, пока не находили путь к открытым полям осознанности.
Сарита ничего не сказала, вспоминая свой собственный путь. Старик, пытаясь отдышаться, плюхнулся на большой камень, утопавший в земле. Потом снял шляпу, отер лоб тыльной стороной ладони, положил шляпу на колени и провел дрожащим пальцем по ее полям.
– Сарита, я пришел помочь тебе в твоих поисках, – продолжал он. – Чтобы довести их до конца, мы должны найти в себе смелость посмотреть в самое сердце всего и помочь истине победить ложь. – Он помолчал. – Ты ведь видишь ложь?
– Самая большая ложь – в том, что внутри нас якобы есть что-то, чего надо бояться.
Сарита с состраданием смотрела вниз, на женщину, что сидела там, на площадке.
– Это надобно запомнить, – заметил старик, – если ты хочешь стать мудрой старой женщиной.
– Не смешно, дорогой ты мой.
– Очень даже смешно, – сказал он, улыбаясь, встал и исполнил короткий энергичный танец.
Они оба рассмеялись, и их смех выплеснулся океанскими волнами в вечерний воздух.
– Все ведь очень забавно, мой маленький ангел, если бы только живые могли это видеть. В мое время…
– Ну хватит уже! – досадуя, воскликнула она, но тут же снова засмеялась вместе с дедом.
Усталые и счастливые, они смотрели, как силуэт Дхары достиг конца древней дороги и исчез в темноте.
– В один прекрасный день даже она будет смеяться, – сказал старик. – У живых есть простой выбор. Они могут дорого расплачиваться за то, что верят в свою ложь – а это полнейшая глупость! – или смеяться над собой и быть счастливыми. Я свой выбор сделал столетие назад – с тех пор и смеюсь… И да – я буду смеяться вечно.
Сарита, улыбаясь, кивнула. Слава богу, это воспоминание подходит к концу, думала она. Вздохнув, она подняла руку, чтобы по-дружески похлопать дона Эсикио по плечу, но его уже не было рядом.
На его месте стояла женщина, называвшая себя
