– Ты в это веришь? – спросил он с какой-то чрезмерной прямотой. – Что кто-то или что-то делает тебя несчастной? Что кто-то может разбить твое сердце?
– Да.
– Кто-то может заставить тебя, принудить быть несчастной? Серьезно?
– Да. Это звучит глупо?
– Это звучит так, как будто ты веришь в это.
– Я ничего не могу с этим поделать. – Она пожала плечами. – Жизнь – дерьмо.
– Жизнь предоставляет огромный выбор, – ласково сказал Мигель. – Ты выбираешь несчастье?
– Если у нас правда есть выбор, то, конечно, было бы глупо выбрать несчастье.
– Вот именно.
– Но…
Она силилась найти какой-нибудь довод, и ее снова наполнила горечь. Она заерзала на сиденье и зарыдала.
– Так что же, милая, – мягко повторил Мигель, – ты счастливая или глупая?
Теперь слезы обильно полились у нее из глаз прямо в подставленные руки.
Сидевшая через проход рыжеволосая женщина наблюдала и слушала. Автобус был заполнен учениками, все говорили наперебой и громко смеялись, так что трудно было что-нибудь расслышать, но Лале хотелось быть рядом с ними. Ей хотелось увидеть, как учитель работает, наконец кое-что понять в нем – в той игре, которую он затевал с людскими умами. Он играл во многом так же, как и она, но использовал магию, которая ей не давалась. Она ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось знать.
Поездка была для Мигеля желанной, это было видно. Недолгий брак, начавшийся в летний день в Нью-Мексико, был расторгнут всего несколько недель назад. Лала видела, что он уже исцелился от душевных ран и полон желания учить, поддразнивать, снова играть своей силой. И вот он здесь, с группой горячих последователей, составивших ему компанию. Всего их сорок: сорок человеческих существ, преисполненных воодушевления, едут по местам силы в Перу, сорок человек мчатся по извилистым дорогам на вершине невероятного мира.
Это люди разного возраста с непохожим прошлым, но одно объединяет их всех: поиск. Они ищут решение проблемы, которую нельзя назвать. Они ищут нечто, чего, по их мнению, им недостает, в чем им было отказано. Ей никак не привыкнуть к тому, как некоторые смертные гонятся за тайной, как будто в ней есть какая-то высшая логика. В конечном счете они опять возжаждут старых привычных знаний и вернутся к ним. Как цыплята, которые усаживаются на насест после многих мучительных попыток взлететь, они вернутся к своей прежней, привычной жизни. Скорее раньше, чем позже, они придут в себя.
Так стоило ли вообще пускаться в это предприятие? Зачем вся эта суета, эти поверхностные попытки, к чему это вдохновенное пение, молитвы, все это притворство? Чтобы ненадолго оказаться в этом братстве? Или ради нескольких пьянящих мгновений чуда? Наверное, их влекло то глубокое волнение, которое испытываешь, подходя к краю познаваемого и в благоговейном страхе заглядывая в пустоту. Но, постояв над пропастью, почуяв опасность, они, видимо, уже скоро вполне готовы вернуться к комфорту привычной действительности, к тому, в чем не приходится сомневаться. И они возвращаются к старым представлениям о себе, к все тем же дурачащим их мыслям. Рискнули немного, мельком увидели бездну – и достаточно.
Лала окинула взглядом ехавших в автобусе искателей приключений. Большинство – американцы, несколько учеников из Мексики и парочка из Европы. Почти во всем мире Перу считается священным местом, сбывшейся мечтой для любителей острых духовных ощущений. Мать Сарита, несомненно, считает эту страну именно таким местом. Старушка отправила сына сюда, чтобы он соединился с Землей, – точно так же она настаивала на том, чтобы он побывал на Гавайях. У нее и другие места намечены – Египет, Тибет, Антарктика. Каждое из них требует особой стратегии, для каждого видения нужен свой план действий. Может быть, у Земли, как и у всех тел, есть свое видение, но она еще и хранит память о древних и забытых человеческих снах. Честолюбивыми устремлениями построены города и повержены в прах цивилизации, но в их развалинах все еще вибрирует человеческая мысль. Знания навечно пропитывают почву Земли, как растаявший снег – и пролитая кровь.
Один из учеников, сидевший рядом с ней, закончил рассказывать длинный анекдот, и весь автобус разразился хохотом. Как, однако, все возбуждены в этой поездке, аж подташнивает. Когда смех стих, женщины на задних сиденьях затянули песню, и вскоре все впали в слезливо-сентиментальное настроение. Она начинала жалеть, что увязалась за ними. Воздух так насыщался душевным волнением, что ей стало трудно дышать. Она уже обдумывала, что бы такое ей предпринять, когда что-то по ту сторону прохода привлекло ее внимание.
Теперь ученица в изнеможении лежала на коленях у Мигеля. Лала заволновалась и покачала головой. У этой женщины были все причины быть несчастной. Как не стать несчастной, когда цепляешься за твердокаменные мнения и убеждения? Целыми днями слушая грохот сталкивающихся в голове идей, она обречена была оказаться в тупике. Страдание было неизбежно: находиться в осаде сорвавшегося с цепи мышления и мучиться от этого – судьба каждого смертного. Лала снова посмотрела на женщину. Теперь она, похоже, не страдала. Ее несчастье, наверное, унес с собой бурный поток слез, – видимо, она совсем успокоилась. Глаза ее были закрыты, на губах играла беззаботная улыбка, не выражавшая ничего. Лицо ее как будто глядело из потустороннего мира – зрелище не из приятных. Мигель начал осыпать женщину воображаемыми поцелуями, клюя собранными вместе кончиками пальцев
