Господина Кологривцева? Ждите завтра утречком, придет к вам проводник. Ну, а там уж сами смотрите… Если еще надобность в товарах будет – милости прошу ко мне.
Лавочник оказался не голословным, обещание свое выполнил. Утром перед Фадеем Фадеевичем и перед Лунеговым предстал проводник – длинный, как жердь, чернявый мужик с круглыми, водянистыми глазами. Был он таким худым, что длинная рубаха, перехваченная в поясе простой веревочкой, висела на нем, как на колу. Он поздоровался, скромно прислонился к косяку острым плечом и негромко, словно бы извиняясь за свое появление, сказал:
– Курицын меня к вам направил, который в лавке торгует. Говорил, что проводник понадобился. Вот пришел, может, договоримся…
– Да ты проходи к столу, любезный, – пригласил Фадей Фадеевич, – чего у порога встал, как сирота? Проходи, присаживайся. Чаю желаешь?
– А чего же не выпить, если предлагают. – Мужик моргнул, сразу двумя глазами, одновременно, и осторожно сел на свободный стул.
Чай он пил тоже осторожно, крохотными глоточками, и всякий раз, отвечая на очередной вопрос, наклонял голову, отчего водянистые глаза, казалось, еще сильней выкатываются из орбит. Странным показался мужик. Но, когда Фадей Фадеевич достал карту, нарисованную от руки, и принялся подробно расспрашивать его о предстоящем пути до монгольской границы, мужик неожиданно преобразился: перестал моргать, с удивлением уставился в карту и лицо его, обметанное рыжей бороденкой, стало серьезным и строгим. Отвечал он Фадею Фадеевичу четко, коротко и длинным пальцем по карте водил уверенно.
– Смотрю, ты и карту читать умеешь, – удивился Фадей Фадеевич, – где научился?
– Да разных я людей в горы водил, – отвечал мужик, – иные из них и с картами были, вот я и подглядывал, запоминал. А теперь спросить разрешите – мы что, и дальше за перевал пойдем?
– И за перевал пойдем, – кивнул Фадей Фадеевич.
– Там никаких дорог нет, и сам я ни разу не бывал.
– Но люди же прошли, раз карту начертили. Значит, и мы пройдем. Или боишься?
– Я свое отбоялся, давно еще, подглядывал за девками в бане, а отец поймал. Вот страшно было! – Мужик поднял голову от карты и коротко хохотнул, блеснув водянистыми выпученными глазами.
Сразу же стало ясно, что осторожность его и скромность, с которыми он вошел сюда, это своего рода игра такая – прикинуться овечкой, глупой и пугливой, а после взять – да и показать, что не лыком шитый, а голова имеется не только для того, чтобы на ней войлочную шляпу носить. Фадей Фадеевич довольно потер руки, видимо, приняв для себя решение, хлопнул ладонями по коленям и поднялся:
– Будем считать, любезный, что мы договорились. А теперь представься нам – кто таков?
– Зовут меня Фролом, по фамильи Уздечкин, а по батюшке Петрович.
– И давно ты в проводниках, давно этим ремеслом на хлеб зарабатываешь?
– Да уж не первый год.
– И какая тебя нужда подвигла по горам путешествовать?
– Да обыкновенная, – Фрол пожал узкими плечами, – на жизнь и на пропитанье надо зарабатывать, за красивые глаза никто кормить не станет.
– Это верно, – согласился Фадей Фадеевич, – за красивые глаза только барышень кормят, обувают-одевают, да еще и капризы терпят. Ладно, разговоры разговорами, а дело ждать не будет. Сегодняшний день отводим на сборы, а завтра выезжаем. Тебе сколько времени нужно, Фрол, чтобы собраться?
– Да недолго, только подпоясаться, мигом обернусь.
– Ну, тогда оборачивайся, ждем тебя.
На следующий день, рано утром, две подводы выехали с постоялого двора. На передней подводе правил конем Фрол, а на другой – Мироныч. И пассажиры распределились поровну. На передней – Фадей Фадеевич, а на другой – Лунегов, который сразу же уснул, удобно устроившись между двумя мешками. Была у него надежда, что в дороге под легкий стук тележных колес ему еще раз приснится сон, в котором Ангелина будет долго и сладко его целовать. Но прошлый сон ему не приснился, вообще никакой не приснился. Спал как убитый, без сновидений, а когда пробудился и поднял растрепанную голову, оглядываясь вокруг, Мироныч подивился:
– Силен ты, парень, где прилег, там и засопел. Аж завидки берут.
– Если хочешь, ложись на мое место, а я – на твое.
– Не-е, каждый должен свою работу делать. Да и опасаюсь я, парень, коня тебе доверить. Тут такие горки сейчас начнутся – мамка, ты по мне не плачь!
Вдали, упираясь в небо, уже явственно проступали горные вершины, затушеванные сизой дымкой. Дорога, заметно сужаясь, поползла вверх, и по бокам все чаще вставали каменные глыбы, украшенные понизу белесым мохом. Под тележными колесами поскрипывали мелкие камни. Кони перешли на медленный шаг. На такой дороге о быстрой скачке забывается напрочь.
– Подъем этот долго тянется, как сопля, – рассказывал Фрол, оборачиваясь назад, к Фадею Фадеевичу, – а дальше дорога ровная пойдет, до самого перевала. На перевал, само собой, снова забираться придется. Но кони добрые, сытые, вытащат.
