мне, разрешать сечь сук, на котором сижу?
– Ты можешь с ним и по-польски разговаривать, если тебе удобнее, – сказал Виктор. – Он немного знает.
– Почему? – возразил Валерий. – Я по-белорусски тоже знаю.
И окончил по-белорусски:
– Гаварыць будзем, як выпадзе. Як будзе зручней. Праўда? [123]
– Правда, – ответил Алесь.
Пожатие руки Валерия было приятным и крепким.
– А теперь я, – подхватил другой парень со строгими глазами. – Дайте я этого дружистого дружка, нашего земляка, за бока подержу… Здорово, малец!
Хлопец говорил, как говорят белорусы из некоторых мест Гродненщины. Не нажимая на 'а', выговаривая его как нечто среднее между 'а' и 'о' – 'гэто-го'… И, однако, он не был похож на 'грача'. [124]Может, из витебской глуши?
– Во, малец, свалился ты в этот мерлог. – Голос у хлопца напевный. – Ничего, тут хлопцы добрые. Буршевать [125] будем… Зовут меня Эдмунд, как, ты скажи, какого-то там рыцаря Этельреда. Виктор считает, что с таким именем мне надо было семьсот лет назад родиться. И правильно: по крайней мере не видел бы его морды… А фамилия моя Верига…
Последний из хлопцев, тот самый высокий шатен, подал Алесю безжизненную руку.
– Юзеф Ямонт, – сказал он по-польски. – Мне очень приятно.
– Мне тоже приятно, – ответил по-польски Алесь. – Ты из днепровских Ямонтов?
– Нет.
– А откуда?
Юзеф замялся:
– Мой отец поверенный и эконом князя Витгенштейна. Имение Самуэлево.
Алесь немного удивился: вид у Юзефа был такой, словно он сам князь Витгенштейн.
– Что-то мне знакомо твое лицо, Юзеф. Где учился?
– Окончил Виленский шляхетский институт.
– Ну вот. Значит, определенно виделись. Я окончил гимназию у святого Яна.
– Почему так? Вы ведь князь?
– Родители решили, что так будет лучше, что мне пойдет на пользу общество более-менее простых и хороших хлопцев.
Загорский увидел, как часто заморгали припухшие веки больных глаз Ямонта.
– Пан совсем пристойно разговаривает по-польски, – поспешил сменить тему разговора Ямонт. – Даже с тем акцентом, что свойствен…
– Преподаватель был из окрестностей Радома, – сказал Алесь. – Из имения Пёнки.
– Мне очень приятно, что пан изучил язык, на котором разговаривали его предки.
Алесь пожал плечами. И тут вмешался в разговор Врублевский.
– Ты снова за свое? – спросил он Ямонта. – Брось ты это! Мало тебе недоразумений?
– Что же мы, хлопцы, будем делать? – выправлял положение Виктор. – Разве Эдмунда послать, чтоб купил в колбасной обрезков? Здесь немочка молодая глазком его пометила. А как же! В северном духе мужчина. Викинг! Аполлон, вылепленный из творога!
Эдмунд засмеялся.
– А что? Разве плох?
– Для нее, видимо, неплох. Розовеет, как пион. Книксен за книксеном: 'О, герр Вер-ри-га! Что вы?!' Вот женишься – мы к тебе в гости придем, а ты сидишь, кнастер куришь. Детей вокруг уйма. А под головой подушечка с вышивкой 'Morgenstunde hat Gold im Munde' – у раннего, стало быть, часа золото в устах.
– А он все равно до полудня дрыхнет, – поддержал Виктора Валерий.
– Я и говорю. И вот он нас угощает. Одно яблоко разрезано на кусочки и по всей вазочке разложено, чтоб больше казалось.
Верига не обиделся. Потянулся и гулко ударил себя в грудь.
– Скудная у вас, хлопцы, фантазия, чахлая. И юмор такой же. А жизнь ведь богаче. Полнокровная она, хохочет, шутит, жрет. Не с вашими мозгами выше ее подняться. Захожу я туда и важно так говорю: 'Фунт колбасных обрезков для моей собаки'. А она мне: 'Вам завернуть или здесь будете есть?…' Вот как! А вы лезете с постным рылом…
Все захохотали.
– Вот что, хлопцы, – сказал Алесь, – оставьте вы этот полтинник на завтра.
– У меня принцип: ничего не откладывать на завтра, кроме работы, – возразил Верига.
– Нет, серьезно. Идемте ко мне. Поужинаем, посидим, поговорим.
– Неудобно, – сказал Кастусь. – Только приехали – и нa тебе, целая шайка.
– А не есть удобно?
Все смущенно переглядывались.
– Ну, бросьте вы, в самом деле. – Алесь покраснел: началось. – На последней станции Кирдун купил живых раков. 'Диво, кума, а не раки. Одним раком полна торба… и клешня вон торчит'.
Верига обвел всех глазами и облизнулся.
– Он к тебе теперь всегда ходить будет, – сказал Виктор. – Зайдет – и по-русски: 'Есть есть?' А ты ему: 'Есть нет'.
Хлопцы мялись, но начали сдаваться.
– Так, говоришь, и раки? – спросил Верига.
– И раки.
– А к ракам?
– Как положено. Белое вино.
– Белое?
– Белое.
– Хлопцы, – простонал Верига, – хлопцы, держите меня! Держите меня, потому что я, кажется, не выдер-жу.
– Вот и хорошо, – сказал Алесь. – Идем быстрее.
Они шли невской набережной. Где-то далеко за спиной звучали голоса остальной компании. Все нарочно отстали, чтоб оставить друзей вдвоем.
– Вот и все, что я могу тебе рассказать, – окончил Алесь. – Такие, как Кроер, чтоб меньше земли мужик получил бесплатно, вредят проекту отца. Заранее отнимают у холопа половину надела да ему же за деньги сдают 'в аренду'. Потери никакой. А после освобождения скажут: 'Держи, мужик, половину надела и не вякай…' А отцу: 'Маршалок, извините, но последние годы они этой половиной не владели. В аренду брали'. Дед на таких понемногу жмет, но все равно трудно.
– Ничего, – сказал Кастусь, – больше людей косы возьмет, когда начнется бунт.
Звонко раздавались шаги. Стремилась к морю могучая река. Над городом лежал светло-синий, почти прозрачный вечер.
– У Мстислава мать умерла, – сказал Алесь. – Болела давно. Вечно на водах. Остался он восемнадцатилетним хозяином. Но сделать пока ничего не может. Немного не хватает до совершеннолетия.
– А что он должен сделать?
– То, что и я, когда хозяином стану. Отпустить на волю людей.
– Думаешь, позволят?
– Могут не позволить. Здесь уж так: сделал и ожидай выстрела.
– Вот то-то оно и есть.
Они шли обнявшись.
– Как с моей просьбой? – спросил Кастусь.
– Я поговорил со всеми хлопцами из 'Чертополоха и шиповника'. Они думают по-прежнему. Братство не распалось.
– Хорошо!
– Мстислав, Петрок Ясюкевич, Матей Бискупович, Всеслав Грима… ну, и я. Мы впятером взялись за людей, которых знали. Понимаешь, у ребят дело пошло веселее. А у нас с Мстиславом – тяжело. Чувствую: что-то мешает. Знаю – свой человек, с кем разговариваю, а он мнется…
– В чем, думаешь, причина?
– Полагаю, в Приднепровье есть еще одна организация. И большая. Многих людей объединяет… Кто-то бунт готовит.
Помолчал.
– Долго думал, кто имеет к этому отношение. Решил присмотреться, кто из честных людей, из тех, кто видит подлейшую нашу современность, ходит веселый и бодрый. Вижу – Раткевич Юлиан, Бискупович Януш, другие. А это все люди Раубичева круга. Вспомнил одно событие, на которое в то время не обратил внимания. И родилось у меня подозрение, что не обходится там без пана Яроша.
– Поговорил бы.
– Нельзя, Кастусь… Смертельные враги мы с Раубичами.
– Ты что? С паном Ярошем, с Франсом?
