'ДАГЕРРОТИПНАЯ МАСТЕРСКАЯ М.М.ГРИНЧИКА'
В большой комнате их усадили в кресло на фоне туманного – каких не бывает – пейзажа. Зажимами прикрепили руки к подлокотникам, невидимой скобой укрепили головы так, что ими нельзя было шевельнуть.
– Вот так нас казнить будут, – сказал шепотом Калиновский.
– Тьфу на тебя… Тьфу! – засмеялся Загорский.
Гринчик, очень похожий на печального журавля, погрозил пальцем:
– Молодые люди, это не шутка. Не у всех хватает духу не смеясь просидеть перед камерой-обскурой пять минут. Вам один снимок?
– Два.
– Тогда десять минут, – с видом безучастного инквизитора сказал печальный журавль. – И не шевелиться, если не хотите получить вместо лиц фату-моргану. Я имею парижскую медаль. Я привез удивительную новинку сюда. Жалоб на меня нет. Я работаю исключительно на серебре. Не то что некоторые 'новаторы' – на медных пластинках. Они б еще бумагу придумали или полотно, как художники. Это же дико! Человек делает хороший дагерротип раз, много – два в жизни. Он должен быть вечен, дагерротип. И для внуков, которых у вас, видимо, пока еще нет.
Их закрепили так, что шевельнуться было нельзя.
Гринчик положил Библию на колени Алесю.
– Вот так. Вы интересуетесь старой книгой, господа студенты. Вы словно бы задумались на миг. Меланхолия в глазах. Представьте себе: вы задумались над судьбой этой книги. Вас она интересует.
– Представьте себе – она нас действительно интересует, – сказал Кастусь.
– Тем лучше. Не моргайте.
Зашипел калильный фонарь. Серебряная сеточка начала лить прямо в глаза невыносимо яркий свет.
…Когда они наконец вышли на улицу, резало в глазах. Растирая одеревеневшие мускулы шеи, Кастусь захохотал.
– Как с виселицы сняли. Вот, наверно, балбесы получатся! Ужас! Глаза остановились, лица неестественные.
– Ничего, 'для внуков' сойдет. Полагаю, однако, получится неплохо. Видел я дагерротипы. Довольно естественно. Конечно, не портрет, но нам будет память.
Кликнули извозчика. 'Ванька' поторговался и повез.
– Как Виктор? – спросил Алесь.
– Снова стало хуже. Очень хочет увидеться с тобой.
– Пусть наконец возьмет у меня деньги и едет на Майдеру или в Италию. Людвик Звеждовский где?
– В Вильне. Начал работу там.
– Надо ему связаться с моим Вацлавом. У него много друзей среди молодежи.
– А Валерий?
– Инспектор егерьского училища в Соколке.
– Это что, специально Гродненщина?
– Надо и там кому-то быть.
– Домбровский как?
– По-прежнему в академии. Он ведь моложе.
…В окно были видны голые деревья, редкие домики далекой окраины, зеркала двух небольших овальных озер. За столами сидели хлопцы из московского землячества. Четверо. Ни с кем из них Калиновский Алеся не познакомил, и по одному этому было ясно, насколько серьезное начиналось дело…
Кто-то сжал ладонями виски Алеся, не давая повернуть головы. Загорский все же выкрутился:
– Сашка, Сашка, друже!
Сашка Волгин стоял за его креслом и улыбался во весь рот.
– Ну, брат, утешил!
– Давно началось? – шепотом спросил Сашка.
– Давно. Теперь толкуют о методах.
– Методы обычные, – сказал Сашка. – Взять бы этих vieilles ganaches [160]за чуб да о мостовую головой. Доруководились. Худших властителей нет во всем мире. Паскудят русское имя.
Алесь тихо рассмеялся.
– Э, брат, насчет нас с вами у моего деда есть добрая присказка-байка.
Они разговаривали шепотом, боясь помешать другим.
– Бог делил между народами землю. Одним то, другим это. Пришли белорусы… Очень уж господу богу понравились. Он и начал наделять: 'Реки вам даю полные, пущи немеренные, озера неисчислимые. Зноя у вас никогда не будет, а холодов и подавно. Зажраться на богатой земле не дам, чтоб были ловкими, смекалистыми, трудолюбивыми, но и голода у вас никогда не будет. Наоборот, в голод более богатые люди будут к вам приходить. Не уродит хлеб, так уродит бульба. А еще звери и дичь в пущах стадами, рыба в реках косяками, пчелы в бортях миллионами. А травы – как чай. Не будет голода. Женщины у вас будут красивые, дети здоровые, сады богатые, грибов и ягод – завались. Люди вы будете талантливые, на музыку, песни, стихи способные. На зодчество тоже. И будете вы жить да жить, ну как…' Тут его Микола в бок толкает: 'Господи боже, да вы подумайте. Это же вы им рай отдадите! Это же вы… бо-же мой!… Да они при их языкастости туда из настоящего рая всех переманят! Они же языком мелют – дай бог нам с вами'. Бог подумал, крякнул, но обратно ведь отнимать не будешь. В самом деле, есть уже она, земля. Лани бегут – лес шевелится. Рыба челны из воды вытесняет. Деревья – до солнца. 'Хорошо, говорит, земля будет рай. А чтоб не слишком вы перед моим раем нос задирали, дам я вам самое худшее в мире начальство. Оно вам того рая немного убавит, да и спеси чуть-чуть с вас собьет. Это вам для равновесия'. Вот оно как!
Сашка Волгин невесело рассмеялся.
– Хуже всего, что это правда, Алесь.
– Вот так и живем.
– Ничего, брат, недолго.
– Ты что делаешь?
– У меня русский сектор. Большинство – офицеры. Есть и студенты.
– Много?
– Пока что немного. Пятьдесят два человека [161]. Будет больше.
– Это большая радость… Это уже не мы одни, а союз. В самом деле, утешил, брат. Вместе ведь и в аду хорошо.
Рассмеялись.
– Стоит один вопрос, – поднялся Кастусь. – Что будем делать дальше? Сколько можно ожидать! Вот вы, из Могилевщины, какое у вас положение с крестьянским вопросом?
Алесь не сразу понял, что вопрос адресован ему. Поднялся.
– Положение плохое. По губернии двести восемьдесят тысяч крестьян в закладе… Разрешите спросить остальных.
– Спрашивайте, – сказал Кастусь.
Они держались как незнакомые.
– Вы, кажется, из Витебщины? – спросил Алесь у высокого белокурого хлопца. – Судя по говору…
– Из Витебщины.
– Сколько заложенных на Витебщине?
– У нас двести десять тысяч.
– Я с Минщины, – сказал худощавый беловолосый юноша. – У нас заложенных двести восемьдесят восемь тысяч.
Чернявый, похожий на испанца молодой человек резко блеснул угольными зрачками.
– Я из Гродни. У нас сто девяносто семь тысяч душ в закладе.
Алесь обвел всех глазами.
– Вильнянина здесь нет, но и там не лучше. И вы еще спрашиваете, что нам делать?
Кастусь в знак одобрения наклонил голову.
– Около миллиона крестьян предано своими так называемыми хозяевами, которые должны заботиться о них. Хозяева сами подняли вверх руки, сами взяли у государя деньги за этих людей. Ценой их крови и страданий приобрели себе возможность роскошествовать. И тем самым утратили право на человеческое к себе отношение. И если они сами отдают народ во власть палачей, не могут быть хозяевами – мы должны отнять у них это право. – Глаза Алеся были мрачные и решительные. – Я предлагаю: людей освобождать и крестьян наделять землей. Я предлагаю: господ, которые грабили народ, выселять из страны, лишать нажитого богатства, а кровопийц – расстреливать. – Сел.
– Правильно, – сказал Кастусь. – Пусть представители Московского землячества выскажут свои суждения о подготовке и сроках восстания. О методах восстания. Мы сведем их в одно с мыслями других землячеств и организаций.
Люди думали.
