Адкуль жа мне парады цяпер дажыдацца?
Адляцеў ты ад мяне цяпер, саколік,
Кукулечка!
Згас ты цяпер для мяне, васілёк мой – сонейка,
Пралесачка!
Тихий и страшный вопль бабы летел над водой к островку, откуда плыли навстречу ему редкие удары похоронного колокола.
…Обратно Кондрат и Алесь плыли в челне одни. Далеко оставили весь караван челнов.
– Слушай, Кондрат, возьми меня с собой.
– Куда?
– Ты знаешь…
– Нет, – сказал Когут, – ничего я не знаю.
Они плыли, а вокруг была голубизна и жаркий воздух.
– Смотри, что это? – сказал Алесь.
Кондрат оглянулся, и на миг оба замерли, потрясенные увиденным.
На берегу вдали вставал в воздухе огромный черный столб – от земли до неба. Он казался б неподвижным, если б не крутились в нем с бешеной скоростью клочья сухой травы.
Кто-то всасывал их в небо, и они взмывали все выше и выше. Мощный смерч двигался к берегу, приближался. Черный, как дым, он клубился и переливался тем, что было внутри, словно змея, которая сбрасывает кожу. Жирная, вся волнистая, она, постепенно сужаясь, ползла куда- то – не поймешь, вверх или вниз.
Вихрь смерча спустился на воду и пошел прямо на их челн. Словно завороженные, они не двигались. А смерч наливался, чернел.
Блеснуло в высоте длинное серебряное тело рыбы.
В следующий миг исполин рванулся, промчался возле них и продвинулся немного дальше, как предупреждение. Из черного нутра его дохнуло могильным холодом.
Все быстрее и быстрее уходил от них смерч, перешел реку, почернел, взлетев на берег.
Они никогда не видели такого.
Исполин закружился по полям, уменьшаясь. Исчезал.
…Когда он исчез, они взглянули друг на друга.
– Беда будет, – прошептал Кондрат.
– Брось чепуху молоть!
– Фу-у! – закрыл глаза Кондрат. – Вези меня на берег. Высади.
– Возьми, говорю, с собой.
– Нет!! – резко бросил Кондрат. – Нет и нет. Черт с ними, со смерчами… Надо – и их грудью…
Когда он скрылся, Алесь почему-то вспомнил Майку и испугался, что они с Кондратом едва не погибли. Через день он должен был встретиться с девушкой и окончательно решить, как быть.
Кондрат ожидал уже целую четверть солнечной дуги, сидя в зарослях у мостика. Солнечный свет имел запах скипидара, горячей мяты, едкой вампир травы. От гудения сосен где-то над вершинами ходил ветер – шумело в голове и клонило ко сну.
Он сидел в зарослях за большим, как хата, камнем, недалеко от речушки. Над камнем, на склоне, восьмисотлетний дуб тянул к солнцу свои едва оперившиеся ветки. По его глубоко, на две ладони, изрытой морщинами коре ползали красные козявки с черными рожицами на спинах. Они были похожи, эти рожицы-черточки, на маски, которые надевают на крещение. Кора дуба, видимо, казалась козявкам почти бездонными оврагами и высокими грядами пригорков.
Прямо перед Кондратом звенела Озеранка, несла волны в Днепр. А через нее был перекинут ветхий мостик. Кондрат трижды уже ссовывал с него две плахи. Мужики, подъехав к мостику, ругались, клали их на место и переезжали. А он снова выходил, снова сдвигал плахи и снова садился за камень, сжимая теплый от рук приклад винтовки.
Пуща качалась и шумела над головой. И Когут под ее шум думал обо всем, но только не о том, что хотел сделать. Все, что касалось этого, он обдумал давно.
…Таркайло появился неожиданно. Один. Мелькнул на пригорке и исчез, съезжая к мостику. И тогда Кондрат вышел из-за камня, как сотни раз представлял это себе, перебежал ближе к переезду и присел в кустах, совсем близко от сдвинутых плах.
Он успел еще метнуть взгляд в обе стороны дороги. Там никого не было. Даже если появятся, то оттуда они его, Когута, не узнают. Коня и телегу еще можно узнать, и то если знаешь, кого ждешь, и какие у кого кони, а человека – нет.
Прежде чем попасть оттуда к мостику, надо съехать прокопанным съездом, где телега и человек скрываются с головой. Значит, в самом худшем случае хватит времени для двух выстрелов. Выстрелы будут верными – с четырех шагов.
Но он надеялся, что посторонние люди не появятся. Ему не хотелось, чтоб Таркайло испытал страх и ужас лишь одно короткое мгновение перед тем, как умрет. Кондрат умолял об этом – бога не бога, а сам не знал кого. Того, кто поможет.
Таркайло выругался и слез с таратайки. Подошел к дырке в мосту, плюнул, огляделся, как сдвинуть плахи. Потом в глазах его что-то мелькнуло – заметил.
– Не двигайся, – сказал Кондрат, наводя стволы. – Стань возле воза.
– Чего тебе? – побелел тот.
– Сегодня похоронили Стафана Когута. Мое имя Кондрат Когут.
Таркайло потянулся было рукой к саквам.
– Ну? – сказал Кондрат.
– Так что я, виноват в том?
– Виноват. И виноват, что убили еще одного. Ты сам их не стоишь.
Таркайло вдруг крикнул. Испуганные кони рванули вперед, но колеса таратайки с маху влетели в провал.
– Думал, что перескочат, а ты на воз – и ходу? – Глаза Когута смотрели спокойно, улыбка кривила губы.
– Ответишь, Когут, ответишь.
– Нет, – сказал Кондрат. И бросил: – Молись.
Тодар шарил вокруг глазами.
– Ответишь, Когут… Мясо твое под кнутом полетит. Повесят…
– Ну! – сказал Кондрат.
– 'Господи боже, в руки твои отдаю дух мой…'
– Хватит, – сказал Кондрат. – Лопате и того не дал.
Выстрел прокатился по вершинам пущи.
Таркайло сделал запоздалый шаг в сторону, только теперь сообразив, что можно прыгнуть с мостика, пусть и на мелкое место. Все равно это выигрыш во времени.
Но он уже не смог этого сделать. Прижал ладонь к груди, покачнулся и упал на колени.
– Убил, – сказал он. – Убил ты меня.
Кондратово ружье ходило перед его лицом.
– Ничего, – сказал Таркайло, наклоняясь вперед. – И тебя так… И тебя… И всех вас.
…Кондрат продул стволы. Привычно, как каждый крестьянин, который бережет оружие. Синий дымок двумя струйками вылетел из них.
Затем Когут склонился над убитым и сорвал с его груди запачканную в крови калиту. В ней зазвенело и зашелестело.
– Иди помойся перед Страшным судом.
Тело Таркайла свесилось с настила, упало с небольшой высоты в мелкую, устланную камешками речушку.
С минуту Кондрат смотрел, как мутно-серо потемнела прозрачная вода, как потом сплыла муть и на ее месте появилось что-то розовое. Глупые пескари бросились к этому розовому, словно клевали его, и сплывали вместе с ним по течению.
Скоро вода снова стала прозрачной. Течение приподняло ноги убитого, и они слабо шевелились на перепаде.
Кондрат повернулся к лошадям:
– А вы что будете дергаться, бедные? А ну, давай! А ну!
Он поддел плечом таратайку и приподнял ее. Колеса выскочили из пролома. Кони какое-то мгновение постояли, а затем медленно пошли – без хозяина.
Кондрат спустился с обрыва и пошел по воде. Не туда, куда сплывало т о и где суетились пескари, а в противоположную сторону.
Пройдя шагов сто, он вымыл калиту и руки в студеной воде и снова пошел водой.
Потом пошел оврагом. Размахнулся и бросил калиту вместе с тем, что звенело и шелестело, в черное 'око пущи'.
