— Илюх, а сейчас-то чего? Что с тобой?!
— Мама…, я ведь до сих пор испуг этот чувствую!.. Ты же знаешь ведь зачем я туда поперся?…
— Знаю, только не пойму, ты же можешь сам выписать анальгетики эти ср… ые…, зачем ты рисковал то так?!
— Могу, но в ограниченных количествах… Я уже ей выписывал в два раза больше, потом другой врач — районный, знакомец мой близкий, и еще один — всего двести ампул…, раз выписали в обход этим долбанным законам, второй, но на третий, они и мне отказали — они хорошие люди, но боятся, никто сидеть не хочет!.. Я уже два месяца под статьей этой 228…, но ради мамы… — ей немного осталось — скоро уйдет! но без этого морфина она, как в аду, постоянные крики, стоны — это не возможно! Она меня, своего любимого сына, просит убить ее…, я так больше не мог! Я сын, я врач, я не садист, в конце концов! Плюнул и пошел…, вот два месяца получалось, как-то…, меня предупреждали…, сами наркоманы тамошние, предупреждали, что «проложат» меня под этих милиционеров, таких всегда полиции сдадут, что бы их самих не трогали…, ну вот…, вот и получается, что точка эта постоянно в безопасности и продавцы там все известны иии…, и работает она уже несколько лет совершенно не прячась, а арестовывают, кого угодно, только не распространителей — они платят, хорошо платят, а мама мучается, а я так больше не мог, вот и пошел…
— Ну старина, успокойся, вот держи, только Андрюхе отсыпь половину, ему тоже нужно… — Иван достал из кармана совсем забытый пакет, «изъятый» в «бардачке» Мерседеса…
— Это, это…, это это — то, что я думаю?
— Ну да… — мусорской подгон! Я ж говорю — среди них есть нормальные парняги… Это еще не все, они просили передать бабло, за моральный ущерб…, я вот подумал, что нужно поделить на три части: одну тебе, вторую Хлысту, третью нашей «Онколиге» — не все ж брать то…
— Не возьмет…, Таня Ермакова не возьмет, у нее…, в фонде правило у онкологических брать…
— Вот еще бред-то! Значит у выздоровевших можно, а у нас, если излишки и возможность есть… Возьмет! Это ж от родной полиции — это как преподнести… — Прозвучавший телефонный звонок оборвал разговор, Ваня поднял свою трубу:
— Да, Танюшь… Чего? Не понял… — И нажал кнопку динамика, что бы переговоры были слышны всем:
— Ванечка…, не знаю, чего ты там намутил, тут такая волна поднялась!
— Затушим, успокоим, не переживай — рассказывай…
— Я, как положено…, как обычно, все о происшедшем…, ну там благотворители такие-то, такие-то, столько-то столько и так далее, ну как всегда передала, что бы поблагодарили…, в этот, как его, «Лайф», они перезванивают и…, ну я там с мальчиком с одним контачу, он говорит, мы выбросили в интернет, и так далее… всю инфу, а им перезванивают из органов и начинают требовать от куда, кто, чего и так далее, ну я на полицейских и вышла. Через полчаса они у меня, мол, от куда деньги, кто перевел…, я им всю инфу о переводах, что ты мне дал — говорю, что вы удивляетесь, вот смотрите все деньги перечислены со счетов телефонов ваших сотрудников…, они: «Во блин! И правда!», а к этому времени, ну как всегда, текст «Лайфа» подхватили другие, кто-то выяснил, кто этот перец Хлыст, а он в натуре крутой перчище!.. — Услышав свое имя, Андрей Михайлович, сначала, увеличил глаза до колоссального размера, что-то промычал, но услышав о своей крутизне даже выпрямился в спине, на сколько позволила скрюченность и гыгнул от удовольствия, хотя и снова очень быстро вернулся в состояние переживательного непонимания, Ермакова продолжала:
— Мне то монопенусуально, что у них там за разборки, в общем пресса подняла за пару часов весь послужной список, а там…, мать моя женщина! у этого Хлыста, только что «Ордена Победы» нет и Ли Харви Освальда не он под суд оформил… Уже сколько только версий не напридумывали по поводу этого дня памяти легендарного следователя…, короче, по ходу, придется его памяти день посвещать и памятник ставить… — Михалыч от услышанного, особенно от памятника при жизни, недовольно замычал, запротестовал, сплюнул через оголенную щеку и заругался в голос, Татьяна услышал, удивленно поинтересовалась:
— Кто у тебя там мычит, как мерин…, мы на громкой, что ли?
— На громкой, на громкой… — это Андрей Михалович своей совершенно живой персоной возмущается, так-то это «Михалыч»! и он жив вполне…
— Е мое! Точно! Ну звиняй, «Михалыч», не признала! Так это ты такой могучий?!.. — Михалыч, снова выпрямился, поставил руки в боки, просиял, неприкрытой «шторкой» частью лица и что-то одобрительное промычал в ответ…
Сталин, со сведенными друг к другу бровями, решил кое-что прояснить:
— Другими словами, пересрали все, и выход у них только один — признать авторитет Михалыча, поблагодарить благотворителей и закрыть дело?
— Ну по повода дела не знаю, там что-то возбудили против какого-то столба, или о столбе — фигня какая-то…, а вот рекламу фонду и сбор средств в пользу наших больных обещались приурочить к этому дню…
— К тебе претензий никаких?
— А я то че?!
— А чего они хотели то?
— Да ищут каких-то…, то ли троих, то ли двоих, один из которых калека в маске Зорро, и три угнанных ими автомобиля…
— О как! А в чем обвиняют? В угоне? Нападении при исполнении?
