— Нет, — я всхлипываю.
— НЕТ, — отрицаю.
— НЕЕЕТ! — молю.
Солнце нещадно палит, бьет лучами в затылок, обжигает шею. Колеблющиеся волны раскаленного воздуха, поднимающиеся от дороги, видны невооруженным глазом. Плавящийся от жары асфальт обжигает кожу, когда я опускаюсь на колени у обочины. Пот стекает по вискам, и его липкие капли, словно щекочущий палец, скользят в ложбинку между грудей. Я качаю головой. Мокрые локоны спутанных каштановых волос прилипли к щеке и губам. Я наклоняюсь вперед и встряхиваю его неподвижное тело. Убираю руки. Липкие. Красные.
— Олли. Поговори со мной. Пожалуйста. С тобой все будет хорошо. Пожалуйста, — я знаю, что это бесполезно, но продолжаю умолять. — Вернись ко мне, Олли. Не оставляй меня, — я умоляю, но знаю, что услышит меня только призрак.
Оглядываюсь по сторонам и вижу неспешный караван автомобилей, проезжающих мимо нас, словно медленно текущая река из стали и стекла, замедляющаяся от патологического любопытства. Мне слышны обрывки разговоров.
— Мамочка, почему тетя плачет?
— Потому что дяде больно, милый.
Никто не останавливается. Никто не съезжает на обочину. Я падаю на тело Олли и ощущаю что-то мокрое и липкое под своей щекой. Его кровь. Я чувствую ее вкус.
— Мэм? — женский голос. Моих плеч слегка касаются руки в попытке оттащить в сторону. Спокойно и профессионально. — Мэм, пожалуйста, вы можете привстать?
Я качаю головой и сжимаю холодеющие руки Олли.
— Мне нужно осмотреть его, мэм. Я хочу, чтобы вы пошли со мной, хорошо?
— Он мертв. Вам не нужно его осматривать, потому что он мертв, — не открывая глаз, я просто лежу на теле Олли и цепляюсь за него в бессмысленных усилиях.
Теперь руки более настойчивы. Две пары. С силой оттаскивают меня. Что-то капает с моего подбородка.
— Вы ранены, мэм. Нам нужно осмотреть вашу руку, — тот же голос, та же женщина.
Я поворачиваюсь и смотрю на нее. Молодая, светловолосая, красивая. На ней темно-синяя форма фельдшера. Волосы заплетены в косу. Она осторожно поддерживает мою левую руку у локтя и запястья. Я опускаю взгляд и вижу, что она сломана. Очень сильно и в нескольких местах. Белая кость торчит из кожи в области предплечья. После прикосновений фельдшера я понимаю, что у меня болевой шок.
Я кричу.
Кричу больше из-за Оливера, чем из-за собственной физической боли. Поднимаю взгляд и вижу двух санитаров, застегивающих «молнию» на мешке с телом Оливера и поднимающих его на каталку.
— Нет, нет… — я вырываюсь и, пошатываясь, иду к ним. — Позвольте мне попрощаться, позвольте… Дайте мне попрощаться, пожалуйста.
Женщина-фельдшер идет вместе со мной, каким-то образом предугадывая мои движения и умудряясь двумя руками поддерживать мою травмированную руку. Здоровой рукой я отпихиваю ее и ударяю сломанной конечностью по каталке, но боль ничто по сравнению с океаном горя и морем шока, бурлящими в глубине души и выжидающими момента, чтобы затащить меня в свой омут. Мне слишком хорошо знакомо это чувство.
Санитар опускает «молнию», чтобы я могла увидеть лицо Олли. Оно все разбито, в синяках и порезах. Часть лица просто отсутствует. Он был таким красивым, а сейчас… смерть изуродовала его. Но мне все равно. Я целую его в лоб — единственную часть, оставшуюся почему-то неповрежденной.
— Я люблю тебя, Олли. Господи, прости меня. Мне так жаль, — мои дрожащие ноги подкашиваются, и я снова оказываюсь на земле. — Мне так жаль.
На помощь мне снова приходят руки. Я делаю глубокий вдох, потому что сейчас пора включить свой собственный опыт. Я заставляю себя встать и стараюсь удерживать свое тело в вертикальном положении. С дрожью я откидываю со лба Олли прядь волос — черную, тронутую ранней сединой. Раньше я называла его перченым и шутила, что, когда он полностью поседеет, буду звать его соленым.
Такой талантливый, такой бесстрашный.
И все это ушло. Исчезло в один миг. За долю секунды его жизнь оборвалась.
Я снова наклоняюсь и целую его в лоб.
— Прощай, Оливер.
Мужчины смотрят на меня, и я киваю. Потом наблюдаю, как они снова застегивают мешок.
Оранжевые конусы, мерцающие огни, сирены, моргание фар. Сотрудники полиции регулируют движение, пожарный грузовик и машина скорой помощи углом отгораживают место аварии, чтобы скрыть его от зевак и любопытных. В нескольких шагах то, что осталось от нашей машины — перевернутая, дымящаяся, совершенно разбитая. Чуть дальше на шоссе опрокинутый тягач с прицепом, который врезался в нас. Я вижу другие машины, еще больше
