– Оно определенно выглядит по-другому. Попробуем с кардиостимулятором?
Я уже пришивал тонкие провода кардиостимулятора. Мы выставили на приборе 100 ударов в минуту и запустили его. Я сказал перфузиологу сбавить обороты насоса и оставить в сердце немного крови, чтобы проверить, будет ли оно ее перекачивать. На этот раз сердце не подвело. Более того, судя по эхокардиограмме, митральный клапан не протекал. Я почувствовал, что у нас все-таки есть шанс. Жизнь человека действительно зависит от законов физики и геометрии.
Уже перевалило за полдень. Кирсти была подключена к аппарату искусственного кровообращения более трех часов подряд, и пора было ее отсоединять. Как по заказу, через сигнал кардиостимулятора начал пробиваться собственный сердечный ритм девочки. Естественный нормальный сердечный ритм гораздо эффективнее того, что генерируется за счет электрокардиостимулятора, потому что обеспечивает лучшие кровоток и давление.
В операционной словно выключателем щелкнули: мрачная атмосфера сменилась восторженным ликованием. У меня самого уровень адреналина подскочил, и от усталости внезапно не осталось и следа. Мы ввели Кирсти адреналин, чтобы помочь ее сердцу справиться с кровообращением после отключения аппарата, и я дал указание «медленно отключать». Мы все еще опасались, что артериальное давление понизится, но маленькое сердечко, несмотря на новую забавную форму, усердно качало кровь.
– АИК отключен. Не верю своим глазам, – сказал Майк.
Я промолчал, но посмотрел поверх маски на Кацумату. Он понял, что с меня достаточно.
– Позвольте мне закончить, – предложил он.
– Конечно.
Не веря своим глазам, я бросил последний взгляд на то, как трудится маленький черный банан, а затем повернулся к экрану эхокардиографа – белые, черные и голубые вспышки, не имеющие смысла для рядового человека, также вселяли уверенность. Было видно, как кровь течет по левой коронарной артерии, а в левый желудочек под давлением входит через митральный клапан сдвоенная струя. Перед нами было детское сердце невообразимой формы, которое наконец-то работало.
После нашей встречи у порога операционной Арчер и родители Кирсти были уверены, что девочка умерла. Неловкая и беспрецедентная ситуация, но я слишком устал, чтобы с ней разбираться. Я попросил медсестру-анестезиста вызвать доктора Арчера в операционную. Она выполнила мою просьбу, после чего предложила кофе.
Удостоверившись, что кровь нигде не подтекает, Кацумата старательно закрыл грудную клетку.
– Такого еще никто не делал, – произнес он, подняв на меня глаза.
Вскоре после этого Бекки пустили в детскую палату интенсивной терапии. Она взяла в руку крошечную ступню Кирсти и воскликнула:
– Она теплая! Она никогда еще не была такой теплой!
Когда Бекки расплакалась, я ушел. Уж очень долгий выдался день.
Ди, моя обаятельная и эксцентричная секретарша, отвезла меня домой в Блэдон, что минутах в двадцати от Оксфорда. Я не мог найти себе места – душевный подъем спорил с сильнейшей усталостью. Багровое зимнее солнце заходило над Бленхеймским дворцом. Чтобы развеяться, я отправился на пробежку вокруг озера, взяв с собой нашу собаку – немецкую овчарку по кличке Макс. Пробегая мимо старых дубов, мы распугивали кроликов и тех немногих фазанов, что уцелели в сезон охоты. Тени постепенно удлинялись. Лебеди зашипели на Макса, велев ему проваливать. Солнце закатилось за горизонт. Я покинул парк, перешел через дорогу и двинулся к церкви святого Мартина.
На церковном кладбище похоронен Уинстон Черчилль. Напротив надгробия, которое неизменно окружено увядшими цветами, склоняющими головы в знак уважения к политику, есть деревянная скамейка, поставленная на средства участников польского сопротивления времен Второй мировой войны. Разгоряченный и жадно хватающий ртом воздух, я присел, чтобы поговорить с великим человеком, который лежал всего метрах в трех подо мной в деревянном ящике. Я с отвращением представил, как, должно быть, выглядит сейчас его тело, а после подумал, что и тело Кирсти сейчас запросто могло бы лежать, холодное и окоченевшее, в больничном морге. Как бы то ни было, я прислушался к его наставлению – никогда не сдаваться.
Макс неуважительно задрал лапу у соседнего надгробия. Теперь мне нужно было поспать. Я надеялся, что телефон меня не потревожит. Так и произошло. Кирсти выжила.
Мы присматривали за ней следующие четыре года, наблюдая с помощью эхокардиографа за развитием ее сердца. Девочка росла веселой, общительной и энергичной, и единственное, что выдавало ее невероятную внутреннюю метаморфозу, – бледный шрам посреди груди.
Когда мы решили, что Кирсти достаточно подросла, чтобы это обсуждать, мы попросили у нее разрешения сделать магнитно-резонансную томографию: это помогло бы нам узнать, что стало с ее сердцем. И мы увидели нечто необыкновенное. Если не считать двойного отверстия митрального клапана, сердце выглядело совершенно нормальным, равно как и левая коронарная артерия. Лишь тонкий шрам давал понять, что сердце когда-то зашивали. Поразительно, но остальная рубцовая ткань исчезла. Раньше вся внутренняя поверхность левого желудочка была выстлана белой рубцовой тканью, которая куда-то пропала.
Это послужило одним из первых доказательств того, что стволовые клетки сердечной мышцы младенца позволяют ей регенерировать, фактически
