Поразительно, но уже через неделю мистер Кларк вернулся домой. Не менее удивил нас и тот факт, что при обследовании три месяца спустя его сердце оказалось совершенно нормальным и здоровым на вид. «Оглушенная», измученная сердечная мышца восстановилась. Однако, промедли мы чуть-чуть с операцией, и было бы поздно.
Для меня случай мистера Кларка стал переломным моментом. Столько пациентов продолжало умирать от сердечного приступа, даже когда с помощью срочной ангиопластики удавалось раскрыть закупоренные коронарные артерии! Нам удалось продемонстрировать, что хотя бы некоторых из них можно спасти благодаря простой и относительно недорогой технологии.
Наложи шину на сломанную кость – и она срастется. Дай поврежденному сердцу отдохнуть – и оно может восстановиться, а может, и нет. Тем не менее я был убежден, что пациенты заслуживают такого шанса. Более того, медсестры из палаты интенсивной терапии без труда справились с системой «Центримаг». Прибавить обороты, уменьшить обороты – проще некуда. Мы могли управлять системой кровообращения пациента одним поворотом рукоятки. Куда легче и понятней, чем водить машину.
Когда огромное количество пациентов умирает от сердечного приступа, даже когда была оказана экстренная помощь, спасение одного такого человека благодаря простой технологии – большая удача.
Теперь ложка дегтя. Через полгода после той операции сердечный приступ настиг младшего брата мистера Кларка, которому было лишь сорок шесть. Я тогда был на конференции. Второго мистера Кларка также сначала отвезли в местную больницу, а затем переправили в Оксфорд. Когда его доставили, он был в состоянии кардиогенного шока. Его близким сказали то же самое, что и семье старшего брата: пациенту уже не помочь. Родные пациента пришли к моему кабинету, надеясь отыскать там помощь, но я был в отъезде – ни хирурга, ни насоса. Жена потеряла мужа, а дети остались без отца.
Старший мистер Кларк взял заботу о них на себя. Узнав о случившемся, я крайне опечалился, но одновременно почувствовал облегчение, оттого что избежал встречи с этой семьей. С годами моя беспристрастность улетучилась, и ей на смену пришла эмпатия. Приходилось страдать ради своего дела.
13. Адреналиновый всплеск
Мы лишь арендаторы. Скоро Великий Домовладелец вручит нам извещение об истечении срока аренды.
Во время Битвы за Британию пилоты союзных истребителей жили на адреналине – гормоне, который надпочечники выделяют в ответ на стресс. Вот летчики расслабляются в шезлонгах, но уже через минуту запрыгивают в самолеты и взмывают в небо, предвкушая предстоящее сражение – и рискуя скоропостижно погибнуть.
Порой самые банальные, раздражающие мелочи способны склонить чашу весов в пользу жизни или смерти: красный сигнал светофора, патрульная машина впереди, отсутствие свободных мест на больничной парковке. Я не имею права нестись на всех парах, как «Скорая»: на моей машине нет синего проблескового маячка. Но я все равно еду быстро и в итоге попадаю в неприятности.
Студентов-медиков учат, что адреналин запускает реакцию «бей или беги». Я не пилот, и мне не нужно бежать к самолету, однако и в моей жизни случаются ситуации, когда приходится вскакивать с места – когда на счету каждая минута и даже секунда. Например, мне звонят, чтобы сообщить о пациенте с проникающим ранением груди, которого на «Скорой» или вертолете везут в наше отделение неотложной помощи. Входное отверстие раны расположено рядом с сердцем, артериальное давление низкое, и пациенту срочно необходим кардиохирург. На взлет!
Когда я был старшим ординатором и постоянно разъезжал по лондонским больницам, меня так часто останавливали, что полиция в конце концов предложила мне вот что: «Если необходимо быстро добраться до больницы, позвоните в службу спасения, объясните ситуацию оператору, и мы доставим вас в нужное место». Несколько раз они действительно так и делали, но в наши дни такое невозможно.
Сейчас патрульные сигналят, чтобы я остановился, и я выхожу из себя. Я говорю им связаться со службой «Скорой помощи», разобраться в ситуации, а затем сопроводить меня до больницы. От конфликта адреналин подскакивает еще сильнее, и, оказавшись на месте, я с нетерпением готов ринуться в бой – поскорее взяться за нож.
Мобильный звонит в одиннадцать вечера, номер неизвестен. «Неизвестен» – это неизменно больница. Оператор произносит:
– Соединю вас с отделением травматологии.
Я злюсь, что меня беспокоят так поздно, но внимательно слушаю. Врач говорит, что в пути «Скорая» из больницы Сток-Мандевилл. У пациента огнестрельное ранение, нанесенное высокоскоростной пулей в левую часть груди, он в шоковом состоянии. Врачи из Сток-Мандевилл подключили его к капельнице и сразу отправили в Оксфорд.
Я спросил врача (впоследствии выяснилось, он служил медиком в ВВС), откуда он знает, что пуля высокоскоростная. Оттуда, что стреляли из охотничьей винтовки. Есть ли выходное отверстие? Нет. Это важно, потому что позволяет предположить, каков характер внутренних повреждений. Кое-что об огнестрельных ранениях я знал. В свое время мне довелось поработать в травматологическом центре Вашингтонской больницы, а потом в травматологическом отделении больницы Барагвана в Соуэто, на окраине Йоханнесбурга; я даже написал главу «Огнестрельные ранения грудной полости» для британского учебника по экстренной медицинской помощи для военных. Мне нравилось оперировать проникающие ранения в грудь, так как они всегда непредсказуемы – каждый случай по-своему уникален и сложен.
