Тихим осенним днем 2005 года я ждал начала регбийного матча, в котором участвовал мой сын, как вдруг зазвонил телефон и меня вызвали на работу. Речь шла о травме, представлявшей непосредственную опасность для жизни. Школа Марка находилась в десяти минутах езды от больницы, поэтому я прибыл на место еще до того, как доставили несчастную жертву – молодую женщину.
Фельдшеры сообщили мне по телефону, что ее машина на высокой скорости съехала с автотрассы А40 и врезалась в деревянное ограждение. Заостренный кусок дерева длиной с копье проткнул лобовое стекло и вонзился женщине в шею. Спасатели извлекли ее из покореженной машины, но из раны выходил воздух, и пострадавшей было сложно дышать. Давление у нее было низкое, так что имелись все подозрения на внутреннее кровотечение.
Вместе с группой травматологов я ждал в отделении интенсивной терапии, а в голове звучал сигнал тревоги: судя по описанию, трахею разорвало пополам. Если это действительно так, то при попытке протолкнуть дыхательную трубку вслепую две части трахеи могли разойтись в стороны и дыхательные пути оказались бы перекрыты. Итак, необходимо было разыскать опытного торакального анестезиолога и быстро собрать операционную бригаду.
Я сам позвонил доктору Майку Синклеру и попросил его приехать как можно скорее, что он и сделал. Пока везли пациентку, я вежливо обратился к реаниматологам с просьбой попридержать коней и позволить сначала мне осмотреть ее. Прошло более часа после аварии, и, раз женщина до сих пор жива, ее организм должен был прийти к некоему равновесию. Пара минут на изучение травм уж точно не будет потрачена впустую.
Напряжение ощутимо возросло, когда женщину привезли. Она была в сознании, но оцепенела от страха, а губы на ее мертвенно-бледном лице посинели. Все взгляды мгновенно устремились на зиявшую с правой стороны шеи рану, которая обнажала грудино-ключично-сосцевидную мышцу. С каждым выдохом воздух приподнимал изнутри разорванную по краям кожу. Звук был такой, словно пациентка выпускала через рану кишечные газы, одновременно брызгая кровью. Сомнений не осталось: трахея перебита. Я также был уверен, что как минимум одна из сонных артерий уцелела, иначе женщина скончалась бы на месте от потери крови.
Женщина с трудом приподняла правую руку и протянула мне вспотевшую ладонь. Я с радостью пожал ее. Нам предстояло провести вместе всю вторую половину дня, так что было не лишним немного сблизиться. Я сказал, что с ней все будет в порядке. Не то чтобы я в это верил, но не мешало ее слегка обнадежить, отнестись к ней по-человечески.
У нее был шок – не просто следствие стресса, – и она явно потеряла литры крови из-за внутреннего кровотечения. Я предположил, что кол от изгороди прошел вдоль шеи вниз, в левую часть груди, задев один из крупных кровеносных сосудов. Обо всем этом мне рассказал старый добрый стетоскоп. Физический осмотр – дело быстрое и по-прежнему очень важное, даже в нашу эпоху причудливых исследований. Воздух наполнял правое легкое, но в левом звуки дыхательных движений отсутствовали. Простукивая пальцем левую часть грудной клетки, я услышал «тупой перкуторный звук», как мы его называем, – верный признак того, что вокруг легких скопилась жидкость. Итак, в грудной полости пациентки была кровь, а давление стремительно падало, в то время как пульс равнялся ста десяти ударам в минуту.
Тяжелая травма у основания шеи вкупе с кровоизлиянием в левую часть грудной клетки – серьезная проверка способностей для любого хирурга. Коварное сочетание. И тем не менее базовые принципы оставались неизменными. Сперва восстановить проходимость дыхательных путей. После этого начать искусственную вентиляцию легких. И наконец, возобновить нормальное кровообращение – что в данном случае означало остановку кровотечения и переливание крови. Эту последовательность реанимационных действий знает в больнице каждый.
Мне нужно было, чтобы Майк ввел пациентку в наркоз. Единственный надежный способ восстановить проходимость дыхательных путей заключался в использовании негнущегося бронхоскопа – длинной узкой латунной трубки с фонариком на конце. Вместе мы проделали сотни бронхоскопий, будь то для точной диагностики рака легких или для удаления орешка у подавившегося ребенка.
Между тем реанимационная бригада успела установить несколько капельниц с физраствором и вставить трубки в руки женщины, хотя этого не требовалось. Пациентка находилась в критическом, но стабильном состоянии – все та же старя история. Артериальное давление падает, и сгусток крови закупоривает отверстие – организм сам себя спасает. Физраствор же повышает давление, и снова начинает идти кровь. Я в таких ситуациях говорю, что реаниматологи «лечат жизненные показатели пациента, а не его самого». Но вот наконец появился Майк, и мы решили как можно быстрее отвезти женщину в операционную. Там я обрету полный контроль над происходящим, а вокруг будут мои люди; надо было убраться подальше от этого цирка.
Сестра Линда уже держала бронхоскоп наготове в наркозной комнате, но первым делом Майк должен был обезболить и обездвижить пациента. Когда он закончил, я вставил трубку бронхоскопа через голосовые связки в поврежденную трахею – все равно что глотать шпагу, только не пищеводом, а дыхательным горлом. Подав под высоким давлением воздух через бронхоскоп, я выдул из шеи кровь, и она разлетелась повсюду, зато вскоре я смог разглядеть повреждения. Две трети окружности трахеи были разорваны – лишь задняя мышечная стенка оставалась нетронутой.
Через бронхоскоп я подвел к месту повреждения длинный резиновый зонд. Энергично закачав побольше воздуха, чтобы повысить уровень кислорода в крови, я убрал бронхоскоп. После этого Майк смог, ничем не рискуя, спустить по резиновому зонду дыхательную трубку. Первые два шага позади – теперь мы можем спокойно вентилировать легкие.
Настал черед разобраться с кровообращением и остановить угрожавшее жизни кровотечение. Женщину вкатили в операционную и повернули на правый бок. Доун вымыла руки и выложила на холсте стерильные инструменты для проведения торакотомии. Мне не нужно было говорить ни слова. Все работали слаженно, как часы. Майк, подготовив два пакета донорской крови, следил за артериальным давлением пациентки на экране.
