хотел вступать в немецкую партию и не желал предавать интересы России. Их изгоняли со службы руками Щербатовых, Макаровых и Хвостовых, и они поневоле становились противниками самодержавия.
Разрушая уклад жизни этих и других народов империи, правительство Горемыкина, а потом и Штюрмера, сознательно направляло их недовольство и ненависть против русского народа, взращивая в их рядах противников самодержавия и целостности империи.
Война приближалась и к столице русской империи, в которой усиленно муссировался слух об эвакуации императорского двора. Великий князь Николай Николаевич, при очередной встрече с императором в Ставке обрисовал ему страшную картину предательства и измены в высшем руководстве империи: Государственном совете, в правительстве, в армии и флоте, — и рассказал ему всю правду о бедственном положении армии, которой грозит поражение не в боях с врагами, а в изнурительной борьбе с собственным правительством, отказывающимся от мобилизации промышленности на нужды армии.
Великий князь настаивал на смене всего правительства во главе с Горемыкиным, но от упрямо молчавшего царя он добился только смены четырех его важных членов: обер-прокурора Синода Саблера, министра юстиции Щегловитова, внутренних дел — Маклакова и военного — Сухомлинова, на кого падала тень пособников врагов России. Князь Владимир Орлов, пользующийся доверием государя, содействовал принятию решения Николая II об их отставке[275]. Зная способность Николая менять принятые решения, великий князь настоял, чтобы указы о снятии этих министров были подписаны в Ставке. Здесь же были объявлены новые назначения, и их место заняли соответственно Самарин, Хвостов, Щербатов и Поливанов[276]. Самарин не скрывал своей враждебности к «старцу» Распутину, а Поливанов много работал с депутатами думы, чтобы наладить проблему снабжения армии вооружением, которую он успешно решил, когда стал военным министром. Выступая перед депутатами думы после своего назначения, новый военный министр заявил, что «армия сделает свое дело, но она должна чувствовать, что за ней стоит мощный резерв, и этим резервом должна быть вся страна»[277].
Уступив настойчивым требованиям великого князя, царь не простил себе слабости, и, как всегда после таких ее проявлений, он затаил на него злобу, разжечь которую императрице Александре Федоровне не представляло большого труда. Эти назначения всполошили высших сановников царского двора, а в Берлине и Вене усмотрели в них проявление национальных устремлений русской знати, за которыми могли последовать и более радикальные решения и перестановки, которые вели к подрыву прусского могущества в окружении царя. Вскоре была сплетена политическая интрига, целью которой сначала ставилась дискредитация вновь назначенных министров, но потом острие удара было направлено против великого князя Николая Николаевича, сняв которого с поста Верховного главнокомандующего можно было впоследствии легко сразить и его сподвижников в составе правительства. Провокационные листовки, разбрасываемые немцами в тылу и на переднем крае, «чернили великого князя Николая Николаевича, противопоставляя его императору»[278].
Великий князь Николай Николаевич к лету 1915 года реформировал и укрепил способными кадрами отделы контрразведки в Ставке и штабах фронтов и армий, которые в противоборстве с германской разведкой одерживали одну победу за другой. Каждое разоблачение агентов в войсках тянуло за собой зловещую цепь государственных измен в столицу империи, куда не доставала карающая рука возмездия великого князя. Арест полковника Мясоедова позволил вскрыть разветвленную агентурную сеть немецкой и австрийской разведок, созданную вокруг военного министра Сухомлинова самим министром- изменником. Сенатор Посников, расследовавший позднее дело Сухомлинова, отмечал, что к дому военного министра сходятся восемь шпионских организаций[279]. В этой крепко связанной цепи государственных измен, в которую были втянуты министры и высшие сановники царского двора, главным передаточным звеном от императрицы к лидерам немецкой партии служил «старец» Распутин. Неприязнь Распутина к великому князю Николаю Николаевичу проявилась вскоре после назначения его Верховным главнокомандующим, о чем сама императрица поведала императору в своем письме 20 сентября 1914 года, когда царь находился в Ставке: «Григорий ревниво любит тебя, и для него невыносимо, чтобы Н. играл какую-либо роль». Пройдет некоторое время, и императрица выразит своему мужу еще более резкую оценку великого князя Николая Николаевича: «Я ненавижу твое пребывание в Ставке, — и многие разделяют мое мнение, так как ты там не видишь солдат, а слушаешь советы Н., которые не хороши и не могут быть хорошими»[280]. Но еще в середине июня императрица Александра Федоровна была противником не только того, чтобы Николай II стал Верховным главнокомандующим армией, но и противником его частых поездок в Ставку. «Он был (Распутин. —
Вокруг Распутина всегда вращалось несколько германских агентов и их пособников в лице его личного секретаря Симановича и банкиров Мануса и Рубинштейна. До Распутина доходили сведения об аресте Мясоедова и других немецко-австрийских агентов в русской армии, с которыми он поддерживал тесные отношения и связи. «Старец» догадывался о сжимающемся вокруг него кольце русской контрразведки, и, чтобы проверить свои подозрения, Распутин дал телеграмму великому князю Николаю Николаевичу с изъявлением пожелания приехать в Ставку и встретиться с Верховным главнокомандующим. Без всяких обиняков великий князь ответил ему: «Приезжайте, я вас повешу»[282]. Такое наказание обычно выносилось шпионам и агентам, и оно официально было прописано в законах многих европейских стран того времени, и русское законодательство следовало этим принципам. По краткому ответу князя Распутин понял, что против него в органах контрразведки Ставки собран достоверный материал о его шпионаже на пользу Германии, и с этого времени «старец» начал борьбу с Верховным главнокомандующим, в которую он втянул императора, и императрицу, и, конечно, двор со всеми его административными возможностями по назначению высших чинов империи.
