— Это здесь хотели парк разбить, — Кейдж взглянул на неровное, поросшее редким кустарником поле. — Может, и стоило. Как-то оно... дико.
Часовню он уже видел и особо не впечатлился. Коробка из серого рваного камня — и купол сверху. Дверь же стальная, новая, словно у сейфа. Сразу видно, не берегут — прячут.
Сержант, тоже бросив взгляд на поле, пожал плечами.
— Парк? А кто сюда ходить станет? Брока, который бывший управляющий, прежним господам очень был предан. Для чего он часовню-то выстроил? Одни говорят — в память о графине, а другие — чтобы вечным укором стояла. Потому и здесь, к городу ближе, а не на фундаменте старого собора.
— Не суди, Мюффа, да не судим будешь!
Кейдж резко обернулся. Мари-Апрель стояла рядом. Легкий светлый плащ, знакомая сумочка. И сама прежняя, только на лице нет улыбки.
— Простите, мадемуазель, — сдавленным голосом проговорил Жан-Пьер, отступая на шаг. — Люди разное говорят.
Крис, вовремя вспомнив совет, решил ничему не удивляться. Хотел поздороваться, но девушка успела первой.
— Gud’ning, Кретьен!
* * *
Дверь пришлось открывать вдвоем. То ли петли перекосило, то ли так и задумывалось, чтобы посетителей отвадить. За порогом плавал серый сумрак. Пахло сыростью и мокрой известкой.
— Не стану мешать, — негромко проговорила Мари-Апрель. — Мюффа! Расскажи гостю, что знаешь. А о чем думаешь, очень прошу, оставь себе.
Сержант сжал губы, кивнул. После «Gud’ning» это было единственным, что сказала та, которую Кейдж встретил возле Аметистовой башни.
— Пойдем, Кретьен. Скоро темнеть начнет.
За порогом Крис, не успев даже осмотреться, взял спутника за локоть и потянул в сторону, к холодной сырой стене. Вслух спрашивать не решился, рукой указал.
— Она? — понял Мюффа. — А какого ты ответа ждешь? Наши болтают, будто... Графиня! Нет, не призрак, родственница, пра-пра-и так далее дяди последнего здешнего сеньора...
Не говорил, шептал, еле двигая губами.
— Живет за границей, в Штатах, как и ты. Остановилась у мсье Брока. Башню видел? Ее этаж — второй.
— Это правда? — не утерпел Кейдж.
Жан-Пьер Мюффа поглядел прямо в глаза.
— Решай сам!
Повернулся, кивнул в сторону стены, что напротив.
— А графиня — вот она!
* * *
От фрески уцелело не слишком много. Белый контур — то, что было когда-то платьем, неясные черты лица, сложенные на груди руки, венец поверх темных волос. Крис почему-то думал, что художник обязательно вспомнит о сабле, но погибшая в давние годы была безоружна. Безжалостно Время! Вместо образа — еще одна тень. Белая...
— Как... как ее звали? — Кейдж даже не узнал своего голоса.
— Селест, если по-французски. Но называли ее как в наших краях принято: Селеста. Имя, кажется, латинское, от римлян...
— Целеста, — вспомнил Крис, не отводя взгляда от белой тени. — Небесная... Жан-Пьер! Ничего я в этом не понимаю, но ее-то за что? Почему она — призрак? Неужели только из-за того, что не похоронили по-людски?
Сержант долго молчал. Наконец проговорил неуверенно, без всякой охоты:
— Это как на прошлой войне, Кретьен. Пустили боши газ — и всех потравили, правых и виноватых. Да простит мне ее душа!.. Попала девчонка под раздачу, вот и весь сказ!
Сотворил крест, отвернулся. Крис тоже поднес пальцы ко лбу, вспомнив фотографию в деревянной рамке. И правых, и виноватых... В Небесной канцелярии считают квадрильонами.
Подумал, чуть было не устыдился, но вместо этого почувствовал внезапную злость. Не на Творца — на себя самого. «Никого вы не спасете, Кретьен, и никому не поможете...» Слабак! Очкарик...
— Здесь еще витраж, — негромко проговорил Мюффа. — Больше-то и смотреть нечего. А витраж интересный: фон из обычного цветного стекла, но в
