Репортер, даже став барельефом, сноровки не теряет. Ош — это близко, на полпути к Тулузе.
— Слыхал, аббе. Только не про Ош. Книжка такая есть, говорят, очень хорошая. Не читал, она на итальянском[64].
Пальцы, державшие ворот, разжались. Священник тяжело вздохнул.
— Простите, сын мой. Но что я могу думать, если Новый Завет так и не дошел до этих мест? Я даже не уверен, что мои молитвы слышат, и таинства, свершаемые мною под сводами Божьего Дома, — не кимвал, бряцающий в пустоте. То, что сейчас началось, на фронте называется паникой. Под Аррасом мы стреляли по трусам из пулеметов, теперь у меня иное оружие, только патроны все вышли... На что способен, спрашиваете?
Отвернулся, мотнул головой, словно конь, прогоняющий настырных оводов.
— Подеритесь с гражданином мэром, — негромко посоветовал потомок кажунов.
Отец Юрбен вновь поглядел ему в глаза, но на этот раз в темных зрачках было пусто, словно в ограбленном склепе.
— Сын мой! Если в ближайшие дни Небеса разверзнутся, всем этим людям суждено предстать пред Господом. А я даже не смогу отпустить им грехи! Тот, Чьим именем я это делаю, не здесь, не со мной. Он — в Оше! Вы хоть понимаете, что это значит? Но... Вы в чем-то правы, Кретьен. Пойдемте!..
Черный Конь, встряхнувшись, устремился вниз по ступеням, прямо к прицепу. При виде его оратор, уже не Барбарен, кто-то из дюжины, умолк на полуслове. Кюре, улыбнувшись на все лошадиные тридцать два, подмигнул гражданину мэру.
— Дети мои! Зачем искать реакционеров и фашистов в нашем маленьком городе? Обратитесь прямо в свой Центральный Комитет. Компартия, если я не ошибаюсь, до сих пор входит в правительство? Значит, это ваши министры запретили продавать оружие испанцам и перекрыли границы. Кто из нас фашист, tovarishhi? Для начала расстреляйте премьера Леона Блюма!
Собравшиеся у прицепа на миг лишились дара речи.
— А-а-а! — наконец нашелся кто-то. — Реакционер! Товарищи, бей реакционера!..
* * *
— Уф! — выдохнул гражданин мэр, вытаскивая из драки очередного соратника. Уложив тело на асфальт, потер свежий синяк под глазом. Затем подбоченился, приняв геройский вид.
— Готово! — доложил репортер «Мэгэзин», опуская «Contax II». Барбарен поманил его пальцем и, отведя в сторону, наклонился к самому уху.
— Наш поп — настоящий кремень, верно?
Кристофер Жан Грант улыбнулся.
— Вы тоже!
2
Дверь походила на капкан. Перешагнешь порог — и рухнешь, сбитый с ног тяжелой дубовой рамой. Подруга-паранойя, вцепившись в загривок, тянула назад, невидимые стрелки уже начали отсчет. Если тип в штатском, которому он ткнул в нос бронзовый жетон с четырехзначным номером, побежал звонить, времени осталось лишь на то, чтобы спуститься вниз — и раствориться в уличной толпе. Подъезд непростой, пускают только своих, согласно списку. Он зашел за флажки.
Волк Мельник оскалился и ткнул лапой в белую кнопку звонка. Крабат, брат старший, поделись удачей!
Шаги за дверью. Пора в капкан, Теофил!
— Добрый день! — улыбнулся Харальд Пейпер. — Госпожа Мария Оршич?
Улыбался он зря. Высокая темноволосая женщина, слишком красивая для своих лет (сорок пять, если верить бумагам), взглянув недоверчиво, отступила на шаг.
— Шеф-пилот Оршич, с вашего позволения... Погодите! Вы... Господин Шадов? Марек Шадов!
Гандрий Шадовиц горько раскаялся, что, пусть и мысленно, помянул брата. Сейчас огребет сразу за двоих.
— И вы посмели сюда явиться? Приятного разговора не обещаю. Заходите!
План операции, как чаще всего и случается, приказал долго жить в первый же ее миг. Шеф-пилот знает брата в лицо. Всего не предусмотришь.
— Вероники сейчас нет дома, у нее полеты. Впрочем, я запретила ей видеться с вами. Вы — бесчестный человек, господин Шадов!
В коридоре висели большие оленьи рога, почти такие же, как в доме предка. Харальд пристроил шляпу, повесил плащ на крючок. Его брата оскорбили. И что теперь? Снова улыбнуться? Не поможет! Черноволосая — такой же оборотень, как он сам.
— Ваша дочь совершеннолетняя, госпожа шеф-пилот. Ей виднее, когда и с кем начинать личную жизнь.
Удар по щеке на миг оглушил. У женщины была сильная рука.
И лишь тогда сын колдуна белозубо усмехнулся.
