трехлучевой звездой на капоте. Передняя дверца открыта.
— Госпожа Фогель, вас просят пройти в машину. — Левый шкаф, по-немецки, но с сильным акцентом.
— Просят! — Правый, нажимая голосом. По-французски.
Руди уже успел расстегнуть пальто, Анна — нащупать рифленую рукоять. Шкафы переглянулись.
— Про мячик, значит, велено напомнить, — левый задумался. — Из этого, как его...
— Из каучука. Который прыгает, — пришел на помощь второй. — И не дергайтесь, вас под прицелом держат.
* * *
На заднем сиденье было темно, кто-то озаботился, задернув шторки на окнах.
— Садитесь, — велела женщина в дорогом кашемировом пальто. — Долго вас не задержу, госпожа Фогель.
Подождав, пока гостья устроится, откинула пепельницу на дверце, щелкнула платиновой зажигалкой. Головы не повернула, так и смотрела вперед.
— Пора заканчивать нашу глупую вендетту. Бедняга Жожо в больнице, номера у меня больше нет, а по вашему поводу мне уже звонили из американского посольства.
Говорила негромко, без малейшего выражения, стараясь не дрогнуть лицом.
— Поскольку все затеяла я, мне извиняться первой. Виновата! Наслушалась Жожо с его сказками об апашах. Старик боялся потерять работу в кабаре... Но решение мое, моя и вина.
Мухоловка кивнула.
— Принимается. Я тоже виновата, госпожа Веспер. Оказалась рядом с хорошим парнем и не стала его проверять по-настоящему. Странно только, что мы столкнулись в «Paradis Latin». Тесен мир!
— Американцы решили, что «Апаши» вышли на тропу войны против «Ковбоев», — женщина поморщилась. — Идиотские названия! Войны никакой не будет, у нас общий враг — Гитлер. А кабаре... Вы — балерина, а я, представьте себе, хотела в чем-то превзойти собственного мужа.
Затушила сигарету, повернулась.
Глаза в глаза!
— Я на вас не в обиде, госпожа Фогель. Пусть Марек будет счастлив. Но есть двое, которые могут сломать ему жизнь, теперь они — ваша забота. Первый — его брат, он страшный человек. Второй... Он еще страшнее. Она...
Наклонилась, дохнула в лицо.
— Не догадались? Гертруда Веспер, моя дочь!
4
Слева! Справа!.. Кейдж помотал головой, глазам не веря. Собор, знакомая брусчатка площади Святого Бенедикта, дома с закрытыми ставнями, черепичные крыши. Толпа слева — и справа толпа. Откуда столько? Если вместе сложить, и полтысячи наберется. Полиция... Полиция? За все эти дни для репортера «Мэгэзин» здешние правоохранители исчислялись количеством один, голубоглазый, с носом-лепешкой. Теперь побольше, целых пять, причем не жандармы, обычные ажаны. Редкой цепочкой — между двух волн.
Зонтики, суровые, мрачные, насупленные — против Сжатых Кулаков. Пока еще молчат, взглядами меряются. Над теми и другими — знамя, одно и то же, французский «триколор».
Криса позвали к отцу Юрбену, он и пошел, ни о чем не подозревая. Даже фотоаппарат не взял. Во вчерашних новостях — ничего особенного. В Париже — показ мод, в Берлине — похороны Гейдриха, в России — пятилетка, над Испанией — безоблачное небо.
— По-зо-о-о-ор! — Зонтики, в две сотни глоток.
— По-зо-о-о-ор! — эхом, Сжатые Кулаки.
Волны всколыхнулись, дрогнули, исторгая из глубин наскоро нарисованные транспаранты. На одном: «Руки прочь от Испании!», на втором... И на втором — «Руки прочь от Испании!»
— Правительство предателей... — Зонтики, густым слитным хором.
— ...в отставку-у-у! — басом, Сжатые Кулаки.
Крис вытер пот со лба.
* * *
