– Утратил я ее со временем. Но с мамой у нас была связь на протяжении всех лет. Я как будто читал ее мысли. И даже боль ее чувствовал. Она скрывала ее. Не хотела меня расстраивать. А знал – ей плохо. И все отдал бы, чтобы избавить ее от страданий. Чини говорила, что, когда я ее обнимаю, ей становится легче. – Борис бросил взгляд в салонное зеркало и увидел слезы в темных глазах Макса. – И я носил ее на руках, как грудного ребенка, все ее последние дни. Она исхудала. Стала почти невесомой. И это было не тяжело физически. Морально – да. Я тогда начал ссыхаться…
– Я сочувствую тебе, парень.
Макс украдкой утер глаза.
– Чини, разлюбив мужа, не дала себе шанса испытать то же чувство к другому мужчине. Она захлопнула сердце, как ворота замка, который когда-то подвергся нападению варваров.
– Но кто-то у нее все равно был, не так ли? Она овдовела в тридцать с небольшим.
– Ухажеры, типа вас. Чини с возрастом стала еще красивее. И от поклонников не было отбоя. Но она считала, что это нечестно – только брать, ничего взамен не давая. Наверное, не встретился тот, единственный… Не успел? Она же умерла совсем молодой. Хотя выглядела как моя старшая сестра. Хотите, я покажу вам фото?
– Очень.
Максим расстегнул передний карман новенького рюкзака и достал из него чуть помятую фотографию.
– Она три года назад сделана, – сказал парень, передав ее Хренову. – Я тогда школу окончил. Это выпускной.
Борис сначала затормозил. Он въехал на заправку, и все равно нужно было останавливаться.
– Ты прав, она только расцвела, – проговорил он, глянув на фото, на котором Чини сидела в обнимку с Максом. Оба улыбались в камеру. Ее он узнал сразу. Его только по бровям – они были характерными: четкими, густыми, надломленными. Но сейчас у Макса торчат скулы и подбородок, а тогда были щечки и милые ямочки на них. Еще он носил другую прическу, удлиненную, и выглядел старше, чем сейчас. Чини совершенно точно на этой фотографии в матери ему не годилась. Разве что в старшие сестры.
– А знаете, что я думаю? Вы могли бы ее спасти. Вы же такой большой, сильный, смелый… Настоящий Баходур.
Поскольку Хренов немного знал таджикский, то понял, что Макс назвал его богатырем.
– Я же говорил тебе о том, что пытался…
– Плохо пытались, – отрезал Макс и отобрал у Хренова фотографию. – Если улавливали ответную реакцию на чувства, нужно было брать и… как это ни странно звучит… делать женщину счастливой насильно.
– Знаю, в Таджикистане до сих пор невест похищают, но мы живем в цивилизованном обществе, – заявил Хренов.
– Против воли – никогда! По крайней мере, в наше время. Но если девушка никак решиться не может, ее же нужно подтолкнуть. А вы спасовали.
– Ты же мне сам говорил, она меня не любила, – вскричал Борис.
– А я не знаю, – на тех же повышенных тонах ответил ему Макс. – Ведь я ничего не помню! Это вы меня ткнули в это носом.
В окно постучали. Заправщик все ждал, когда ему скажут, сколько литров заливать в бак, а водитель как будто потерялся в пространстве.
Хренов надавил на педаль газа и вырулил со стоянки. Съехав в кювет, он заглушил мотор, развернулся и, уставившись в лицо Максу, сумрачно спросил:
– Ты, получается, винишь меня в смерти Чини?
– Я – нет.
– А кто – да?
– Вы сами?
– Ничего подобного, – упрямо мотнул головой Борис.
– Нет так нет, – пошел на попятную Макс.
Тут зазвонил телефон Бориса. Он достал его, гляну на экран… Святослав!
– Слушаю, – бросил в трубку Хренов.
– Вы уже в квартире? – спросила Глинка.
– Нет еще. Только до «Венеции» добрались.
– Отлично. Возвращайтесь.
– Не понял?
– Опасность миновала, Мася может вновь оккупировать мой флигель. Полиция уверена, что Павлик стал жертвой несчастного случая. Подробности при встрече.
– Понял, – коротко сказал Борис.
И, швырнув телефон на приборную доску, развернул машину.
– Мы возвращаемся? – удивился Максимилиан.
