Святослав вышел за калитку. Она была на электроном замке и под наблюдением камеры. За ней из будки у ворот следили попеременно два охранника. Работали сутки через сутки, получали двойную зарплату. Павлик охранников не любил. Называл их дармоедами. Считал, что их нужно уволить и для охраны территории купить двух доберманов. Обещал ухаживать за ними и дрессировать. Святослав Павлику отказал. Он терпеть не мог домашних животных. Псы жили бы в будке, рядом с шалашом Павлика. Но Глинка не желал видеть на территории своей усадьбы ни собак, ни кошек, ни ставших модными в последнее время енотов и хорьков. Даже свиней, коз и кур. Никакой живности! Хватит с него стрекоз, которые кишели в саду и огороде. Это было поразительно, поскольку Святослав лично следил за тем, как Павлик распылял потраву для насекомых. А стрекозы все равно летели…
Он вышел на луг, за которым высились дубы. За дубовой рощей был пологий спуск к речке. Бурной, извилистой, ледяной даже в самую жаркую погоду. Если идти вдоль ее берега, то можно добраться до города. Но так далеко заходить Святослав не планировал. Хотел достичь границ бывших владений семьи Глинки.
Он еще помнил то время, когда их семье принадлежали земли, окружающие усадьбу. Гектары лугов, лесов и часть речного берега. Но половину отобрало государство, когда в регионе сменилась власть и «трон» губернатора занял не бывший номенклатурщик, а молодой и рьяный нувориша, родственник самого премьер-министра. Остальные земельные излишки Святослав продал после смерти родителей. Ему нужно было вливать в зачахший семейный бизнес бабло, а брать его было неоткуда – все средства семьи уходили на благотворительность.
Святослав многим пожертвовал, чтобы удержать главную фирму на плаву. От дочерних предприятий пришлось избавиться. Продавал их в убыток, лишь бы что-то выручить, а не влезть в многомиллионные долги. Святославу досталась не империя – лишь ее обломки. Стать таким же успешным, как когда-то отец, он не смог. Глинка не входил даже в тридцатку самых богатых людей города. Но, с другой стороны, какие его годы?
…Святослав посмотрел на небо. Облака сгустились и потемнели. Вот-вот дождь начнется. А то и гроза – воздух стал тяжелым и душным. Глинка остановился и задумался. Правильнее было бы повернуть назад. Но хотелось идти дальше и оставаться в одиночестве. И Святослав возобновил свой путь.
Он не сразу понял, куда направляется. Ему казалось, просто топает. Но когда увидел сожженный амбар, понял – ноги вели его к месту гибели Маси. Не в первый уже раз…
Святослав остановился, вспомнив, что брат жив. Все сомнения отпали. Максимилиан вернулся. А в огне сгорел сын Чини Саид…
Глинка прислушался к себе, пытаясь понять, что он испытывает. Радость? Нет, не сказал бы. Но душу грело то, что он… не последний из могикан. Отец любил повторять: «Кровь – не вода». Святослав не понимал, что это значит. Нет, смысл этой фразы был общеизвестен, но он никогда не ощущал между собой и родственниками какой-то особенной связи. Исключением был Павлик. Но Святослав не думал, что это из-за кровного родства. Просто они сблизились давным-давно. И Павлик во всем слушался своего кузена еще в те времена, когда тот был щеглом. А тот, в свою очередь, опекал его, зная, что без него он пропадет. Но Максимилиан – не Павлик. Он психически здоровый, явно неглупый парень. Он сможет стать опорой Святославу. Ведь кровь – не вода. Главное, выбить из его головы альтруистские мысли. И старший Глинка не сомневался в том, что у него это получится. Но пока об этом думать рано. Нужно обмозговать, как легализовать Масю, избежав огласки. Глинка ненавидел вмешательства в свою личную жизнь. Когда Ника тащила его под объективы светских хроникеров, он сатанел. Поэтому на снимках с мероприятий выходил отвратительно. Жаль, это не останавливало невесту, и она упорно фотографировалась с ним на каждом выходе в свет.
Святослав уселся на поваленное дерево и продолжил свои размышления. Дождь пока не начался, но подул сильный ветер. Пришлось надевать куртку.
Мася был младше Саида на пять с половиной месяцев. То есть его брат семнадцать лет отмечал день рождения совсем в другой день. А у него он восемнадцатого мая. Совсем скоро. И исполнится Максу двадцать один. Жили бы в Америке, Святослав сказал бы, наступит совершеннолетие.
Глинка вглядывался в лицо Саида-Максимилиана всякий раз, как оказывался с ним тет-а-тет. Не искал на нем сходства с чьим-то. Просто пытался прочитать. Но сейчас, представив брата, он подумал о том, что он кого-то смутно ему напоминает. Не мать и не отца. Первая была рыжеватой, остроносой, большеротой, по мнению Ивана Глинки, похожей на Пугачеву… Второй – русокудрым, светлоглазым. Эдаким добрым молодцем, в которого пошел Святослав. Да и Павлик, сын родной сестры отца, был примерно такого же типажа. Но не Максимилиан. Черноволосый, темноглазый, с удлиненным носом и чуть выступающим подбородком…
Он был похож на…
Гувернера старшего отпрыска Ивана Глинки Мстислава Васильевича Боярова!
Едва эта мысль возникла в голове Святослава, как он отбросил ее. Не просто швырнул, как скомканный фантик, а запустил далеко-далеко…
Чтоб мама… связалась с этим?
Да, Мстислав Васильевич был мужиком видным. Высоким, статным, красиво-губастым. Его сочный алый рот вызывал у воспитанника смесь отвращения, отторжения и зависти. Казался слишком порочным, не соответствующим аскетичному лицу и пуританскому поведению… Но Святослав хотел бы иметь такой же! Ему бы он пошел больше. Свой же он находил суховатым, хоть и в меру красивым.