боится.
– А как же шаман, если ты крестишься?
– А саман тозе! Ево мне не месает. И ты спроси саман, как ево летает. Ево умеет. Ево летает и пузой баба попадает. Тебе тозе, наверно, так хоцет?
– Я тебя крещу! – не слушая Еткуна, продолжал Можайский. – В шамана верить не надо. Попросим нашего попа, а я буду твой крестный отец и дам тебе свое имя. Ладно?
– Конесно!
– Так ты думаешь, – сказал Можайский, налегая на весла, в то время как Еткун сидел на руле, – человек может летать?
– А це, тибе этим дела думает?
– Да.
– Однако, без церта дела не могу, – ответил Еткун и сплюнул за борт, – саман посоветовай, ево знает… А це, Саска, тибе по земле не хоцу ходить? На земле тозе хоросо…
Пришла «Аргунь». Прибыл Невельской. Еще издали заметил он, что фрегат без мачт. Они спилены. Команда малочисленна. Почувствовалась старость судна.
– Где адмирал? – спросил Геннадий Иванович, поднявшись на палубу и поздоровавшись с Уньковским.
– Его превосходительство два дня как отбыли на «Диану», – ответил Уньковский. – А позвольте спросить, Геннадий Иванович, где паровая шхуна?
– Она не приходила ко мне и где сейчас – неизвестно. Я ждал ее в Петровском, так и не дождался…
– Что же с ней?
– Китобой, пришедший на рейд Петровского, сказал, что встретил ее в ста милях от Аяна. Погода была хорошая. Вражеских судов в Охотском море нет.
– Так вы полагаете…
– Полагаю, что, придя в Аян, генерал по какой-то причине послал шхуну на Камчатку. Судьба ее все время заботила Николая Николаевича. Видно, на Камчатке тяжелые бои. У меня такое чувство, что зря ведем «Палладу» и зря «Диана» сейчас снаряжается в Японию, когда надо было всеми силами выручать Камчатку. Тысяча матросов, два фрегата!
– Теперь уж поздно! – ответил Уньковский.
Перед Невельским вытянулись Еткун и Араска – оба в полинялых матросских рубахах, помытые и причесанные.
– А я искал вас и ругал. Здорово, Араска! Как так, Еткун, ведь я велел вам ожидать?
– Моя теперь не Еткун! – отвечал гиляк.
– Он у нас крестился, Геннадий Иванович, – стал объяснять Уньковский.
– Моя кресный отец есть русский молодой парень. Моя старик – сын, а ево молодой – все равно отец! Моя теперь Можайский, а фамилия – Александр!
– Только наоборот, Александр – имя, а Можайский – каль, – отвечал Невельской.
– Нету! Своя каль не бросаем.
– Потеха с ним! – сказал Уньковский.
Невельской заметил, что судно идет хорошо.
– Без адмирала и фрегат пошел. Видите, сколько прошел.
– Когда я шел на баркасе из Петровского, вы еще на траверз Лангра не выходили.
– С помощью Божьей и Воронина движемся без адмирала и без паровых средств!
«Аргунь» повела «Палладу». Шлюпки возвратились, измученные непрерывными трудами гребцы пошли отдыхать.
Погода хорошая. Похоже, что «Паллада» благополучно перейдет на северный фарватер. Весь лиман пройден от южного пролива до северного.
– А барометр пошаливает, и ваш коронный лоцман обещает бурю, – замечает Халезов.
Перемена погоды может быть. В эту пору, Невельской знает, бывают сильнейшие штормы, приходящие с юга.
Вечером допоздна Невельской и Уньковский сидели в опустевшем адмиральском салоне. В речах Уньковского чувствовалась обида, что его не берут в Японию… Зная, как Невельской любит говорить про описи новых бухт, он рассказал ему, какие гавани видел на юге Уссурийского края. Геннадий Иванович слушал как зачарованный. Уньковский уверял, что и почву там смотрел, преотличная земля.
– Из малоземельных губерний хлынут сюда переселенцы, украинцы пойдут, климат для них подходящий!
– Дай бог дожить и увидеть! – сказал Невельской.
– А фрегат какой умница! – воскликнул Уньковский. – Как он сразу все понял! И пошел без адмирала! Право, я уж много раз замечал, что фрегат хорошо себя ведет, если его нет. Я полагаю, что ни один корабль его не потерпит, так как он есть ханжа и лицемер, что противно всякой природе.
– Я тоже верю в приметы, – подхватил Невельской, видя, что беседует с настоящим моряком. – Если я иду на своем «Байкале», который я сам строил, то
